Линкольн, Ленин, Франко: гражданские войны в зеркале истории

Американскому кадровому офицерству, довольно малочисленному (1000 человек к 1861 году), было гораздо легче самоопределиться, чем российскому или испанскому. Оба противоборствующих лагеря, федералистов и конфедератов, обладали ясно очерченной территориальной базой. Офицеры – уроженцы Севера сохранили верность родным штатам и тем самым – федеральной власти. Выбор облегчался тем, что федеральная власть была легитимной, олицетворяла социальное большинство и с полным основанием действовала от его имени, равно как и от имени закона. Офицеры – уроженцы Юга по аналогичным причинам в своей массе встали на сторону мятежной Конфедерации с ее политизированным толкованием конституционного правопорядка[31].

Выбор, таким образом, чаще всего предопределялся не идеологическими воззрениями индивидуума, а очень сильной тогда (да и сейчас) у американцев самоидентификацией личности с малой родиной.

Впрочем, имели место примечательные индивидуальные отклонения от указанного стереотипа поведения. Южане по происхождению, проведшие большую часть жизни в рабовладельческих штатах, полковник Норман Томас и капитан Дэвид Фаррагат, в апреле 1861 года без колебаний встали на сторону федеральной власти, хотя ее олицетворял во многом чуждый и малопонятный им буржуазно-фермерский Северо-Запад.

У северян были возможности удержать на стороне Федерации талантливого офицера-южанина Роберта Эдмунда Ли, впервые прославившегося в Американо-мексиканской войне 1846–1848 годов. Виргинец по происхождению и консерватор по взглядам, Ли не имел ни плантации, ни чернокожих невольников и критически относился к институту рабовладения. Закон и порядок, конституция США не были для этого человека пустым звуком. Но воевать против родной Виргинии он не хотел и не мог. Северяне не пытались его переубедить или взять под стражу (как красные поступили с Брусиловым). Генерал, оставив комфортабельный особняк в пригороде Вашингтона, уехал в Ричмонд и вскоре принял предложение стать генералом Конфедерации в ранге командующего Северной Виргинской армией.

Согласно опубликованным в США архивным данным, 71 % предвоенного офицерского корпуса страны оказался на стороне Севера и 29 % – на стороне Юга. Подобные данные убедительно опровергают утвердившиеся в нашей прежней литературе штампы, в соответствии с которыми абсолютное большинство американских кадровых военных якобы сражалось в 1861–1865 годах на стороне мятежной Конфедерации.

Столь же распространенным и ложным приходится считать долго бытовавшее в отечественной и зарубежной литературе мнение о единодушной поддержке 15‑тысячным испанским офицерством июльского восстания. Конечно, у офицерства Испании были веские экономические и психологические причины поступить так. Ведь Испанскую Республику и ее идейных приверженцев отличал бросавшийся в глаза антимилитаристский настрой. Устранив монархию, республиканцы сократили военный бюджет страны, урезали размеры офицерских пенсий, уменьшили численность армии. Они ограничили политические права кадровых военных, закрыли военную академию. Были отменены уставно-служебные привилегии «африканистов» – офицеров, покорявших Марокко. Республиканцы и социалисты поставили вопрос об уходе из остававшихся тогда у страны африканских колониальных владений – только что усмиренного Испанского Марокко, Западной Сахары и Испанской Гвинеи (Рио-де-Оро). Подобные факторы должны были бы и впрямь толкнуть решительно весь личный состав испанских вооруженных сил в лагерь восставших. Но этого не последовало.

Да, восстание против Народного фронта решительно поддержало большинство участников колониальных кампаний – «африканистов» во главе с генералами Санкурхо, Молой и Франко, огромное большинство флотских офицеров – и меньшая часть тыловых армейских офицеров. Более половины из них стихийно тяготело к монархистам. Значительная часть офицеров, служивших только в метрополии (Батет, Касадо, Льяно Энкомиенда, Мангада, Миаха, Рохо, Эскобар), и даже часть «африканистов» (Матальяна, Ромералес, Асенсио Торрадо) по различным причинам сохранили верность Республике. Офицеров-лоялистов насчитывалось в совокупности не двести, как иногда утверждали публицисты, а не менее 2000 человек. Не менее десяти из них сделали выбор в пользу законной власти ценой собственной жизни – таковы были, в частности, адмирал Арасола, генералы Батет, Кампинс, Молеро, Нуньес де Прадо, Пита Каридад, Ромералес, Сальседо[32]. В ходе войны почти никто из испанских профессиональных военных не бежал за границу.