Сначала перед окнами нашей избы появился палисадник. Однажды, когда я ещё не ходил в школу, мать поскандалила с двумя тётками. Одна из них несла от колодца воду, а вторая шла за водой. Тропинка пешеходная была протоптана у самых стен изб, так что могли коромыслом и стекло в окне выбить. Старухи встретились на узкой зимней тропинке, остановились у окна и повели долгие сплетни. О чём они говорили, я не помню, но мать вывели из терпения — она не любила, когда попусту языком болтали. Она вышла на порог да оговорила их. Тёткам не понравился упрёк, возразили матери. С этого и зашёл скандал. Тогда мать и сказала отцу, что она больше не желает, чтобы всяк ходил под окнами, да ещё сплетничал и обзывал её за честное слово. Решили тогда палисадник огородить. К весне отец приготовил несколько осиновых жердей, натесал кольев. А оттаяла земля, нарубили мы с братом хворосту в Орешнике, привезли его и в один вечер обнесли перед избой ограду, перерезали тропинку.
И что было утром, когда все пошли к колодцу за водой и натолкнулись на преграду! Сперва они удивлялись, когда и как взялась у нашей избы ограда, а потом стали упрекать нас, что испортили прямую дорогу, обходи теперь с вёдрами за семь вёрст, хотя весь обход и составлял от силы метра три-четыре. Но те, кто рано ходил за водой, пошумели и ушли, а вот от лодырей, от тех, кто ходил последним, досталось нам по всем статьям.
Тропинка протопталась ниже ограды. У нас в палисаднике появилась цветочная клумба и была посажена яблоня. Потом люди любовались цветами, загадывая и у себя сделать такую же оградку и развести цветы.
Летом в сухую погоду мы устраивались спать под окнами в палисаднике. Отец, когда ложились, рассказывал разные истории, сказки. Я всегда засыпал под его голос, закрывался с головой попонкой и засыпал.
С весны, когда я отучился в первом классе, мы с Мишкой огородили себе постель в углу палисадника под ракиткой и с наступлением летнего тепла стали спать на своей постели.
Однажды мы легли спать сразу после ужина, лишь сходили на пруд, вымыли ноги. Отец закрыл на задвижку сенную дверь, лёг в сенях на свою кровать. Мы поговорили с братом, и он вдруг сказал:
— Мне надо сходить в одно место. Ты лежи и жди меня. Спросят, тут я или нет, скажи, что сплю уже.
Он по-кошачьи выбрался из постели за ограду и скрылся за амбарами. Ночь наступила тёмная. Я сразу стал прислушиваться к ночным звукам. Страх помешал мне заснуть, когда ушёл брат. На деревьях шепталась листва. Под карнизом тюрюкали воронки в своих слепленных из грязи гнёздах, кто-то похрустывал в бурьяне за дорогой. В конце деревни кричала какая-то птица. Если бы я знал, что Мишка уйдёт от меня, я ни за что не пошёл бы с ним спать или позвал бы Лёньку. Я укрывался с головой, но уснуть не мог от духоты. Вдруг на окраине деревни застучала колотушка. От её стука мне стало веселее. В колотушку стучал сторож, дед Андрей, наш сосед. Но скоро колотушка замолкла, и послышались голоса. Сторож с кем-то заговорил. Оказывается, ещё не все спали в деревне, я зря боялся. Стало светлеть, и скоро на небо выбралась луна, осветила крыши изб, амбары с сараями, бурьян, выгон и поля. Дед Андрей стоял на дороге и переговаривался с дедом Яшей. Я уловил из их разговора несколько слов, что кто-то ходил по деревне и спрашивал, не видал ли колдунью. Дед Яша сказал, что он не видел.
Снова застучала колотушка. Дед Андрей остановился у своего дома и постучал подольше, пока бабка Танюха не прогнала его. Я сел, но потом спрятался под попонку, когда дед Андрей поравнялся с нашим тополем. Он подошёл к ракитке и ручкой колотушки потыкал по мне.
— Кто тут ещё не спит? — сказал он. — Сейчас в тёмный амбар посажу.
Я засмеялся и сел. Дед Андрей ткнул в свёрток на месте брата, сказал:
— Старший наработался, спит, а тебя не сморило. Я чуть было не выпалил, что его нет, сбежал куда-то, но вовремя спохватился. У брата какая-то тайна, раз он и меня не взял, говорить об этом никому нельзя.
— А можно мне поколотушить? — спросил я.
Дед Андрей протянул мне колотушку, но спохватился и не отдал.
— Э-э, нет. Оружие из рук нельзя на посту отдавать. Ты сбежишь, чего доброго, а я и останусь ни с чем.
— Я не побегу. У нас своя колотушка есть.
— Ну, постучи, коль так, попугай колдунов да воров. Тут, говорят, объявилась колдунья. В свинку обратилась и бегает по деревне. К людям не идёт и корму не берёт.
— А где она сейчас? — спросил я, возвращая колотушку.
— Затаилась где-то. Ну, спи. Пора уж. А я пойду, мне до зари гулять.
— А ты не боишься? — спросил я.
— Кого боюсь, а кого не боюсь, — ответил дед Андрей. — Мой самый страшный зверь — огонь. Этот, если пойдёт палить, всю деревню слижет, как было в двадцатом году. Полный разор на нас свалился. Народу в деревне не было, все в поле, а тут пожар.
— Мне рассказывали. У нас девочка сгорела, — сказал я.
— Ну, я пойду. Ночь светлая. Завтра опять погода будет.