Лётчик

Стоп. Надо было все вещи назад в узлы увязать. Тогда бы вообще никаких последствий не было бы. И какого чёрта я их развязал? Теперь точно все знают, что кто-то уволок деньги и коробки с драгоценностями. Не, это точно не я, это кто-то другой.

А всё остальное — это лишь буйный взлёт фантазии и моего воображения.

Взгляд неудержимо и безуспешно попытался заглянуть под кровать. Ничего отсюда не видно. И хорошо, что не видно. Пока буду считать это… Этот свёрток — боевыми трофеями. Той самой спасительной лодкой, ниспосланной мне провидением. И на время забуду о его содержимом. Да! Именно так и нужно к этому отнестись. А ещё лучше будет, если я над всем этим чуть позже подумаю, когда с неожиданными визитёрами разберусь!

Вновь в дверь несколько раз стукнули. И стучат-то, оказывается, вежливо, не ногами тарабанят. А я спросонок не понял и всполошился. А времени сколько? Который час-то?

И я потянулся к лежащим на столе часам. Ох ты! Это я столько времени проспал?! На построение же пора!

Звонко щёлкнула об ограничитель задвижка, толкнул дверь от себя, застыл в проёме, глядя на отскочившего в сторону Андрея.

— Осторожно! Убьёшь ведь! Проспал? Стучу тебе, стучу, уже подумал, что ты без меня в роту ушёл. Подъём, соня, труба зовёт! — и тут же резко перескочил на другую тему. — А неплохо мы вчера посидели! Я утром вообще голову еле-еле оторвал от подушки. Эх, скорее бы до столовой добраться, до кваса, во рту словно птицы гнездо свили да нагадили. Ты что, так и будешь столбом стоять? Поторапливайся, дружище, поспешить нужно.

Друг бесцеремонно отодвинул меня плечом в сторону, протиснулся в комнату, обдавая меня при этом знакомым всем и сразу узнаваемым ароматом свежего утреннего одеколона и несвежим выхлопом похмелья. Похоже, не одного меня такая мысль посетила. Андрей принюхался, уловил запах витающего в комнате перегара и скривился.

— Хоть бы окно на ночь открыл. А я гляжу, нет тебя внизу и нет. Решил вот поторопить. Да ты что столбом застыл? Собирайся, собирайся, Серж, в столовую опоздаем. А там квас на столах. Холодненький такой и с пузырьками. В нос так и стреляет. — Голос Андрея приобрёл мечтательные нотки, он даже глаза невольно зажмурил.

Я тоже непроизвольно сглотнул сухим горлом от такой заманчивой картинки, скривился от раздавшегося, как показалось, скрежета. Да, кваску сейчас холодненького не помешало бы выпить. Кружечки две так. Залпом. Или три. Вчера за день помещение так от солнечных лучей прогрелось, что всю ночь дышать нечем было.

— Ну так открой, если тебя не затруднит. Пусть и правда хоть немного комната проветрится.

И я снова засуетился. Только на этот раз расторопно и уже почти без лишних эмоций быстро собрался, предварительно умывшись и побрившись на два счёта. И руки не дрожали, и даже не порезался при этом удивительном процессе. Впрочем, почему-то я вообще ни разу при бритье не резался, с самого первого раза, как здесь оказался и лезвие в руки самостоятельно взял. Тут самое главное, режущих движений лезвием не допускать, тогда и будет всё отлично. Вот как у меня сейчас. А, вообще, если правду, конечно, говорить, то я все тонкости этого дела подсмотрел у того санитара, что меня в госпитале брил. Как оказалось чуть позже — ничего сложного, твёрдая рука нужна, и всё.

Вся моя гигиена заняла от силы минут десять, а через пятнадцать я уже был полностью готов к выходу.

— Мы идём?

Никакой ответной реакции. И зачем тогда торопил? А что это мой друг так к окну прикипел, что даже через подоконник перевесился? Подошёл, глянул на объект его пристального внимания и всё понял. Барышни там внизу ходят, гимназистки молоденькие. Ишь, как торопятся на свои занятия, спешат. И что, спрашивается, он там смог разглядеть? Шляпки же у них на головах, ничего сверху не видно.

— Дружище, а как же твоя тайная любовь? О которой ты мне вчера все уши прожужжал? — Отодвинул Андрея в сторону от окна и мягко направил его в сторону двери. Прикрыл плотно оконные створки, задёрнул занавески. Развернулся к выходу и не удержался, бросил быстрый взгляд в подкроватный сумрак. Ничего не видно, хорошо. Хозяева в моё отсутствие в комнату не зайдут, можно спокойно уходить.

— Любовь это любовь, она в моём сердце всегда живёт. А любоваться барышнями никогда не помешает. Тяга к прекрасному, она, знаешь, облагораживает даже такую чёрствую душу, как твоя, — после небольшой паузы немного пафосно всё-таки соблаговолил ответить Андрей, топая к двери и с сожалением оглядываясь на прикрытое окно.

Дурень, и что оглядывается? Лучше бы вниз поторопился. На улице барышень проще разглядывать.

— Скажи ещё, что и голову от греховных помыслов очищает, — закрыл комнату на ключ и отработанным привычным движением ладони проверил, ровно ли сидит фуражка на голове.

— Будешь смеяться, рассоримся.