Липгарт: Создатель «Победы»

Современный дачный быт чаще всего сводится к некой «сиесте», неспешному отдыху в тенечке, максимум – к изготовлению и употреблению шашлыков. Но со словом «отдых» дачная жизнь в Болшево соотносилась менее всего. Для каждого обитателя дома Андрей Александрович находил важное и нужное дело. На огороде требовалось полоть лук, редис и морковь, сажать венгерскую стручковую фасоль (ее сажали строго на день рождения хозяина, 4 июня), опрыскивать деревья от парши, просеивать компост, избавляться от крапивы, устанавливать подпорки под ветви яблонь, рыть аккуратные ямки 60 на 60 на 60 под смородину и пионы, ремонтировать водопровод, чистить сажу в двух печах, колоть дрова, чинить забор, подкрашивать дом и многое, многое другое. Самым лютым врагом садового участка считались одуванчики – на борьбу с ними мобилизовывались все человеческие ресурсы, имевшиеся на даче. Бойцы вооружались вилами, специальными обрезанными с боков лопатами – и вперед!.. Одуванчики требовалось выдрать с корнем (те, кто делал это, знают, насколько это муторная процедура), затем сложить в ведра и сжечь. Но война велась с очень условным успехом – одуванчиков на даче с каждым годом становилось только больше.

Понятно, что далеко не у всех обитателей дачи подобные трудовые мобилизации вызывали энтузиазм и желание немедленно взяться за лейку или лопату, тем более, когда призыв раздавался в разгар игры в шахматы, карты или волейбол. Зять Андрея Александровича вспоминал: «Первая его просьба обычно звучала благожелательно-требовательно. Если он повторял просьбу-приказ, то в голосе появлялись нотки недовольства, раздражения, предупреждавшие разумного человека о том, что третьего распоряжения ожидать не следует, ибо худо будет непослушному “несмышленышу”, имеющему собственных детей старшеклассников или чуть моложе. Его возмущало наше неповиновение, именно не сиюминутным исполнением его просьбы, хотя он отлично знал, что дело будет сделано так, как им задумано». Доходило до того, что иногда внуки прятались на чердаке или крыше сарая и попросту не откликались на призывы дедушки. Но гораздо чаще к нему спешили на помощь, и вовсе не из-под палки.

Далеко не все усилия прилагались для того, чтобы все растущее на участке непременно процветало. Слово старшему внуку Липгарта Андрею Олеговичу Попову: «У нас на участке росли великолепные сосны. Бабушка очень их любила, а дед терпеть не мог. Они всегда что-нибудь затеняли, истощали почву и т. д. Однажды утром я вышел из дома и увидел, как дед ходит вокруг сосны и что-то льет в лунки из лейки.

“Дедушка, что это ты делаешь?” – спросил я.

“Тихо, только бабушке не говори” – ответил дед полушепотом.

Потом я узнал, что лил он раствор мочевины, после чего сосна медленно засыхала. Таким способом он несколько сосен ликвидировал».

Было бы ошибкой считать, что на даче Липгарт занимался исключительно садом. Находили применение в Болшеве и его инженерные таланты, так, в начале 1960-х на даче появилась десятиметровая водонапорная башня, сделанная в НАМИ по заказу Андрея Александровича. Его старший внук Андрей Попов вспоминал, что «процесс ее установки, к сожалению, у меня в памяти не отразился (мне было лет 10–11), но я точно помню, что привез ее грузовик “Шкода”, бескапотный, что по тем временам само по себе было диковинкой. Вода в башню подавалась насосом из колодца, и устойчивое водоснабжение с хорошим напором обеспечивалось по всему участку и в доме. Я уверен, что подобной башни в стране не было. Ее характерной особенностью было то, что ее можно было положить на землю для обслуживания за счет петли в основании. На моей памяти это делалось два или три раза. Башню чистили, красили и ставили на место. Опускали и поднимали ее при помощи обычной строительной лебедки. В 90-е башню продали одному из соседей, и она до сих пор стоит на его участке». Кроме того, на кухне была сделана специальная установка для нагрева воды.

В августе начиналось такое же великое переселение из Болшева назад, в Москву. Андрей Александрович оставался на даче еще весь сентябрь, иногда прихватывал и немного октября. Тогда летний дачный костюм – опрятные брюки с рубашкой (спортивных костюмов и шорт он никогда не носил) – сменялся осенним: пиджаком и неизменной «шкурой», безрукавкой на бараньем меху, сверху обшитой черным драпом.