Читаем Липяги. Из записок сельского учителя полностью

— В Данков, — говорит, — поневы едем продавать. Садись, подвезем. С нами не замерзнешь! — смеется да меринка подгоняет: смотри, мол, какой у нас конь-огонь!

А мужчина стоит на обочине, головой качает. Одет попросту — валенки, полушубок. И не очень стар. Качает головой и, улыбаясь, говорит:

— Эх вы, бабы, бабы! Садовые у вас головы. На Данков-то за Выселками надо было взять вправо, а вы свернули влево.

— А это куда дорога? — спрашиваю я, а сама так и захолодела вся: на базар-то не успеем, что тогда делать?

— Это дорога в Сандыри, — говорит мужик. — Да вы сами-то издалека ли будете?

— Из Липягов.

— A-а, очень рад! Родня, можно сказать. На одном солнышке портянки сушим. — Посмеялся над нами и говорит: — До Данкова тут теперь недалеко. Заверните к нам, в Сандыри. Отдохнете, чаю выпьете, да и поедете дальше.

Согласились мы. Мужчина подсел к нам, взял из рук Татьяны вожжи да как прикрикнет на мерина. Тот сразу понял, с кем дело имеет, — рысью побег.

Недолго ехали: только поднялись на взгорок — вот и Сандыри завиднелись. Смотрю я на незнакомое мне село и удивляюсь. Хушь и зима, в снегу все, а сразу видно: богатое село, не родня Липягам. Дома крыты шифером, все, как один, беленькие. Дарьюшка-то спит, а мы с Татьяной смотрим во все глаза — себе не верим: неужели мы и на самом деле в Сандырях? Вот, думаю, недаром в присказке-то говорится: «Не было бы счастья, да несчастье помогло!» Когда б я так-то заглянула в эти самые Сандыри? А вот надо же — привел случай…

7

— Выходит, ты была в Сандырях?!

Мне не терпится узнать про Сандыри. Об этом селе — об удивительном сандыревском колхозе — я давно слышал. В Липягах рассказывают всякие присказки об этом селенье. Дядя Авданя, мой крестный, уверяет, что Сандыри — совсем недалеко от нас. Но так как это село находится в стороне от дорог, поэтому-де туда никто из липяговцев и не заглядывает. Он уверял меня, что Сандыри тем славятся, что там «все наоборот».

— Не то что люди там ходят головой вниз, — говорил он, — или солнце всходит на западе, а воопче… (Это любимое словечко дяди Авдани.) Вот, скажем, — продолжал он, — мы как живем? Мы живем правильно. Сказал мне бригадир: иди туда-то. Я иду. Не дал наряда — сижу дома. Другой раз и наряд есть — и то не иду, на огороде своем копаюсь. А там — люди сами на работу бегут! Бегут — понятно? Ни бригадир, ни председатель — никто в Сандырях не шляется по домам и не надрывает себе горло, как у нас. У нас ведь с чего начинается день? Бежит бригадир, хоть все тот же твой отец, бывало, бежит вдоль улицы и кричит: «Эй, Авданя, марш сено косить! Не выйдешь — огород отрежем!» А в Сандырях люди с охотой работают. Понял?

— Значит, ты была в Сандырях! — обрадованно тереблю я мать. — Ну и как там вас встретили?

— Я сама не знала, что это за село такое, — продолжала мать. — Слыхала, но самой не случалось бывать. А теперича смотрю, диву даюсь: все правда, как мужики сказывали. Вокруг села — сады. Всяких я садов видала на своем веку, в Лебедяни была, где самое яблочное место. Ну а тут — и того лучше! Едем, а кругом, куда ни глянь, яблони. Да все рядками, все квадратами посажены. По обочинам дорог — тополя. Чудно просто! А в село въехали — еще больше удивленье берет. Взять хоть вид самых порядков. У нас в Липягах в такую вьюжную пору сугробы вровень с крышами мазанок. На санях-то и то не по всякому порядку проедешь. Никто снег не разгребает, не чистит. А в Сандырях на улицах — как в городе. Снег убран; мостовые выложены камнем. Там, на Дону, все из камня: и дома, и дворы, и дороги. Потому как много его там. Кругом горы каменные. Улицы разметенные, дома все справные, а люди-то как хорошо одеты! У нас по праздникам только так наряжаются. Нам даже стеснительно стало за себя. Едем селом — все на нас смотрят. Чудны мы, наверно, если со стороны на нас поглядеть. Бараньи тулупы на нас, валенки дырявые, с заплатами. Они на нас дивятся, а мы — на них.

— Куда-то ваши разрядились так? — спрашивает Таня у сандыревского мужика.

— На работу спешат, — отвечает тот. — На фермы, в теплицы, на фруктово-консервный завод. У каждого на месте есть спецовка. Там они переоденутся во что положено. Разве у вас не так?

Таня только ухмыльнулась в ответ.

Чем дальше едем селом, тем больше удивляемся богатству сандыревского колхоза. Может, теперь-то и не так бы нас все поразило: и Липяги иные во многом стали. А тогда, куда ни глянем — все удивляемся: и электрические фонари на улицах, и радио играет. Видать, не только нам, но и мерину удивительно стало. Остановился он на самой главной улице и глядит по сторонам. Мы его понукать, а он уперся, как ночью в Ясновом, — и ни в какую! Сандыревец этот из саней вышел, оглядел мерина со всех сторон и говорит:

— Как же вы ездите на такой рухляди? Его давно на бойню пора.

Мы, понятно, в ужас. Как «на бойню»?! Да с нас тогда отец три шкуры спустит — лошадь-то хоть и никудышная, но она ведь колхозная! А мужчина посмеивается себе в усы.

Перейти на страницу:

Все книги серии Библиотека «Пятьдесят лет советского романа»

Проданные годы [Роман в новеллах]
Проданные годы [Роман в новеллах]

«Я хорошо еще с детства знал героев романа "Проданные годы". Однако, приступая к его написанию, я понял: мне надо увидеть их снова, увидеть реальных, живых, во плоти и крови. Увидеть, какими они стали теперь, пройдя долгий жизненный путь со своим народом.В отдаленном районе республики разыскал я своего Ализаса, который в "Проданных годах" сошел с ума от кулацких побоев. Не физическая боль сломила тогда его — что значит физическая боль для пастушка, детство которого было столь безрадостным! Ализас лишился рассудка из-за того, что оскорбили его человеческое достоинство, унизили его в глазах людей и прежде всего в глазах любимой девушки Аквнли. И вот я его увидел. Крепкая крестьянская натура взяла свое, он здоров теперь, нынешняя жизнь вернула ему человеческое достоинство, веру в себя. Работает Ализас в колхозе, считается лучшим столяром, это один из самых уважаемых людей в округе. Нашел я и Аквилю, тоже в колхозе, только в другом районе республики. Все ее дети получили высшее образование, стали врачами, инженерами, агрономами. В день ее рождения они собираются в родном доме и низко склоняют голову перед ней, некогда забитой батрачкой, пасшей кулацкий скот. В другом районе нашел я Стяпукаса, работает он бригадиром и поет совсем не ту песню, что певал в годы моего детства. Отыскал я и батрака Пятраса, несшего свет революции в темную литовскую деревню. Теперь он председатель одного из лучших колхозов республики. Герой Социалистического Труда… Обнялись мы с ним, расцеловались, вспомнили детство, смахнули слезу. И тут я внезапно понял: можно приниматься за роман. Уже можно. Теперь получится».Ю. Балтушис

Юозас Каролевич Балтушис

Проза / Советская классическая проза

Похожие книги

Вишневый омут
Вишневый омут

В книгу выдающегося русского писателя, лауреата Государственных премий, Героя Социалистического Труда Михаила Николаевича Алексеева (1918–2007) вошли роман «Вишневый омут» и повесть «Хлеб — имя существительное». Это — своеобразная художественная летопись судеб русского крестьянства на протяжении целого столетия: 1870–1970-е годы. Драматические судьбы героев переплетаются с социально-политическими потрясениями эпохи: Первой мировой войной, революцией, коллективизацией, Великой Отечественной, возрождением страны в послевоенный период… Не могут не тронуть душу читателя прекрасные женские образы — Фрося-вишенка из «Вишневого омута» и Журавушка из повести «Хлеб — имя существительное». Эти произведения неоднократно экранизировались и пользовались заслуженным успехом у зрителей.

Михаил Николаевич Алексеев

Советская классическая проза
Тонкий профиль
Тонкий профиль

«Тонкий профиль» — повесть, родившаяся в результате многолетних наблюдений писателя за жизнью большого уральского завода. Герои книги — люди труда, славные представители наших трубопрокатчиков.Повесть остросюжетна. За конфликтом производственным стоит конфликт нравственный. Что правильнее — внести лишь небольшие изменения в технологию и за счет них добиться временных успехов или, преодолев трудности, реконструировать цехи и надолго выйти на рубеж передовых? Этот вопрос оказывается краеугольным для определения позиций героев повести. На нем проверяются их характеры, устремления, нравственные начала.Книга строго документальна в своей основе. Композиция повествования потребовала лишь некоторого хронологического смещения событий, а острые жизненные конфликты — замены нескольких фамилий на вымышленные.

Анатолий Михайлович Медников

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза