Тут пришли доярки — все в белых халатах, с доильными аппаратами. Теперь-то это не диво: и у нас вон «елочка» есть, и воду на ферму насос качает. А тогда впервой увидала, как электричеством доят. Вот вытерли девушки коровам вымя и прилаживают к соскам резиновые трубочки. Коровы стоят как ни в чем не бывало. Морды у всех уткнуты в кормушки. Гудит мотор, а молоко струйками прямо в бидоны течет.
За полчаса все коровы были подоены. Надивились мы. Уж как я потом благодарила доярок! Руки готова была им целовать. Говорю: «Спасибо! Теперь, — говорю, — и умирать можно — поглядела, как настоящие-то люди живут и работают». И рассказываю им, как у нас на ферме. Бедные эти доярки ведь ревмя ревут. Грязь — по колено; а все ведь на себе таскать приходится: и воду, и корм какой. А в группе-то их пятнадцать коров! Хушь молока-то дают немного, а подергай-ка весь день соски! — руки отымаются…
Девушки серьезные такие, положительные. Не ухмыльнулись ни разу, покеда слушали про нашу ферму, только сказали, что и у них когда-то так было. Электродойка, говорят, — это не чудо. И вы, мол, можете у себя оборудовать.
Куда уж нам! — отвечаю. — У нас в Липягах и света нет еще. Хоть станция рядом, а ни электричества у нас, ни дорог хороших. Заготовку возить начнут — бьют машины всю осень…
— Весь день мы шатались по Сандырям. Где только не были! И в свинарниках побывали, и в теплицах, где даже зимой растут огурцы, и на заводе, где варят варенье… Хожу, а сама все думаю: «Откуда же у них богатство такое? Ведь мы-то в Липягах тоже работаем, не сидим сложа руки!» Думаю: осмелюсь, спрошу.
Тут вскорости подходящий случай пришелся. Сандыревец привел нас в столовую, где их колхозники обедают. Столовая и столовая — ничего особенного с виду, все равно как на станции в депо. Столы простыми скатерками накрыты. Две или три пальмы. Картинки на стенах. Сели мы, значит, за стол; сандыревец подозвал официантку, что-то сказал про нас. Глядим, и нам всем обед подают. Съели щи, и пока там еще что-то принесут, я и спрашиваю у нашего хозяина про богатство-то. Откуда, спрашиваю, оно? Может, говорю, сандыревцы клад какой-нибудь татарский раскопали, наподобие нашего Денежного?
Сандыревец усмехнулся.
— Нет, — отвечает, — никакого татарского клада мы у себя не находили. И соседей не грабили. Все своим трудом нажито.
Послушала я его, и мне обидно стало. Или мы, липяговцы, меньше ихнего трудимся? Или мы не радетели какие-нибудь, чтобы не думать об своей жизни?
— Видите ли, — спокойно отвечал он, — у крестьян все богатство от земли и от труда. Земля, если к ней приложить разумение, может давать в десять раз больше, чем мы от нее берем. Вот в чем вся загвоздка!
И тут он начал всякими непонятными словами объясняться. Не знаю, может, в Сандырях все так учены, а у нас разве что один агроном Алексей Иванович с ним мог бы поспорить. Про науку он говорил. Наука, говорил, так далеко зашла, что куда там! Мы — это он о своем-то хозяйстве — старались кое-что применить передовое. Хоть ту же электродойку. Или взять, к примеру, удобрения. Пока не случилась война, мы удобряли землю каждый год. И не как-нибудь, а по-научному, как велит агроном. Потому у нас и урожаи хорошие. А вы в своих Липягах ведете хозяйство по старинке: землю удобряете плохо, сеете несортовыми семенами. Видно, и в работе у многих ваших колхозников прилежания особого нет.
Я-то ничего — молчу. Только думаю про себя, что прав он, сандыревец. А Таня Виляла — так та из себя вся выходит! Уж больно обидно ей стало, что наши Липяги так поносят. Подсела к нему поближе — и давай, и давай шпынять его всякими вопросами. Даже еда ей не впрок! Отставила от себя тарелку, кричит, руками размахивает. Того и гляди, в драку с ним полезет…
— Прилежания, говоришь, у нас нет?! А откуда оно, прилежание-то, явится, если уж какой год задарма работаем! Весь год гнешь спину, а как придет время получать — и-и — председатель разводит руками. А их пятеро, ртов-то! Прокорми-ка их! Помыкались-помыкались люди, да и начали свое прилежание в иную сторону направлять. Одни поворовывать начали, другие в огородишки вцепились. При доме каких-нибудь двадцать соток, а только ими и живы…
Хозяин наш серьезный стал — сидит, слушает, вилкой по столу постукивает. Когда Татьяна все ему высказала, он заговорил не сразу.
— Что же, — сказал он тогда, — все ясно. И в Сандырях не сразу мы пришли к этому. Богатство наше не в один день нажито. Очень жаль, что вы впервые у нас. А вот если бы вы посмотрели наши Сандыри до артели! Что там ваши Липяги — престольный город! Ваше село ближе к железной дороге. У вас хоть избы были деревянные. А у нас — глина да солома. Ни одной бани в селе; избы топились по-черному. Народ в рядне ходил. Трахома. Бедность… Только в колхозе-то и воспрянули люди…
И он стал рассказывать про артель, с чего у них богатство повелось. Смотрю, даже Дарьюшка и та оживилась, отставила тарелку, слушает.