Липяги. Из записок сельского учителя

Старуха мать, в отличие от Сережи, понимала, с кем имеет дело. Она, словно наседка, готова была защитить своего птенца от коршуна. Домна распушила поневу, затянула покрепче концы платка и сама двинулась навстречу солдатам. Приблизившись к ним, она слегка кивнула им головой — не поклонилась, а именно кивнула, и даже будто не им, а совсем в сторону.

Солдаты остановились. Остановилась и Домна. Немцы в упор разглядывали старуху. Была она широкой кости, крепкая; руки, скрещенные на груди, — в жгутах припухлых, натруженных вен. Лицо широкоскулое, испещренное морщинами. И лишь голубые глаза строго глядели на врагов.

Молодой немец стоял, широко расставив ноги, и смотрел не на старуху, а мимо нее, туда, где скрылся юродивый. Другой — тот, что подарил Сереже коробок, — потоптавшись с ноги на ногу, спросил, коверкая русские слова:

— Э-э… Зачем он собирает коробки?

Старуха отошла, оживилась.

— Кто ж его знает? — проговорила она. — Богу одному известно. Им, господом, крест даден. Иди, сказал ему господь бог, собери со всего света сырники. И тогда не будет в мире пожаров. Вот он ходит и собирает…

Пожилой солдат пересказал по-своему слова старухи молодому. Тот слушал его рассеянно: все глядел на гумно, в узенький просвет между избами. От его глаз ничто не ускользнуло. Он видел, как юродивый открыл ворота риги и скрылся вместе со своей ношей.

— Вы только не ходите за ним! Христом-богом прошу! — умоляла старуха. — Он отца с матерью и то не подпускает к своим коробкам. А чужих и подавно! Все боится, что кто-нибудь их украдет.

— Королю! — сказал пожилой немец и, подойдя к старухе, похлопал ее по плечу. — Королю! Не беспокойсь, матка…

9

Солдаты постояли еще и пошли.

Домна, успокоенная, вернулась в избу. Немцы дошли почти до середины проулка. Вдруг молодой солдатик выплюнул изо рта недокуренную сигарету и снова свернул в проулок. Другой что-то сказал ему, но тот только отмахнулся в ответ и пошагал быстрее. Постояв в раздумье минуту-другую, и пожилой солдат, подаривший коробок, пошел следом за первым.

В проулке, ведшем на гумно, дул сильный ветер. Несмотря на солнце, подмораживало. Молодой немец опустил пришитые наушники. Второй кричал, догоняя его:

— Вернись, Ганс! Вернись!

Глиняные стены закутков, мимо которых они шли, кое-где пообвалились. В местах, где осыпалась глина, белели березовые колья и клочья обмытой дождями соломы. На земле чернели шлепки коровьего помета, покрытого наледью.

Обходя подернутые льдом лужи, солдаты вышли на зады. Позади закутков лежали посеревшие от времени бревна, связанные в нескольких местах проволокой. Ржавая проволока на серых стволах казалась красной. За бревнами, в затишке, копошились в навозе куры. Пестрый петух, увидев чужих людей, недовольно заквокал.

— Э, Ганс, куры! — обрадованно закричал солдат, шедший сзади.

Но молодой немец даже не остановился, только махнул рукой: мол, шут с ними, с курами!

В отдаленье виднелся большой сарай. Глинобитные стены его едва выглядывали из-под насупившейся соломенной крыши.

Это была рига, в которой Сережа прятал добытые им коробки.

От двора до самой риги простиралась широкая полоса непаханой земли. Среди пожухшей травы высились заиндевевшие будолья репейника с красными, как у кашки, цветами.

Солдаты бесшумно подошли к риге.

Большие тесовые ворота ее были приоткрыты. Молодому немцу не терпелось: он заглянул внутрь риги и тотчас же поманил к себе другого. Тот подошел.

После уличного света глаза не сразу приноравливаются к полумраку. А в риге было темновато. К тому же, встав в воротах, солдаты сами загородили себе свет. Но вот прошла минута-другая, и пожилой солдат пригляделся к полумраку. И когда он увидел, что было внутри риги, он так опешил, что потерял дар речи…

10

Пожилой был старый вояка. Он многое повидал на своем веку. Он был с Роммелем в Африке и видел пирамиду Хеопса. Он маршировал по улицам Афин и видел величественные развалины Акрополя.

Однако ничто — ни пирамида Хеопса, воздвигнутая трудом сотен тысяч рабов, ни руины Акрополя — ничто не шло в сравнение с тем, что увидел он теперь.

Вся рига была забита спичечными коробками.

Тысячи, сотни тысяч коробков! Они высились четко сложенными штабелями — от земли до самого князька. Разноцветными пятнами, как причудливая мозаика, пестрели наклейки — красные, зеленые, желтые. Сначала эти пятна воспринимались как непроизвольное смешение цветов. Но приглядевшись, можно заметить, что в каждый штабель, уходящий ввысь на восемь, а то и все десять метров, укладывались коробки с определенным, преобладающим цветом наклейки: зеленые — к зеленым, красные — к красным.

Коробки были уложены тщательно, с любовью. Между штабелями — узкие проходы. К вершинам коробочных пирамид вели лесенки, сделанные из отесанных жердей.

Пахло серой и свежераспиленным деревом. От этого запаха щекотало в носу.