Лира и Кошмар

Они разом рассмеялись. Элеонора снова вздохнула: кажется, ей совсем не хотелось убивать своего прекрасного пленника. Потом встала, прошлась взад-вперед по комнате, оставила пустой сосуд из-под зелья на сомнительного вида столе, покрытом цепями. Снова вздохнула и наконец замерла, скрестив ноги и явно задумавшись о чем-то сокровенном.

«Наверное, ее гложет та же мысль, что и меня, – решил Кошмар. – Есть ли во всем этом смысл? Зачем стараться, если можно просто плыть по течению, так, как уже решили за тебя наверху? Мы ведь, в конце концов – просто жалкие сошки, червяки, выполняющие волю великих».

– Так значит, все вы – просто жертвы своей богини, правильно? Вы должны уничтожить всех людей и эльфов, чтобы она насытилась жертвами и успокоилась на долгие века.

– …и отстала от нас. Правильно.

– Но что же будет потом?

Кошмар вопросительно приподнял бровь. Попытался представить, каким будет будущее его народа, если он выберется отсюда и одержит победу. Слабо улыбнулся, чувствуя, как неведомое тепло разливается по сонному телу.

– Потом будет покой.

– Но ведь он не может длиться вечно! – всплестнула руками Эленора. – Рано или поздно Черная Материя снова проголодается.

«Рано или поздно…»

Черная разверстая пасть, похожая на обрыв или бездну. Бесконечный голод, постоянный, неконтролируемый, способный утихать лишь изредка, но зато на долгие и долгие века. Однажды прожорливая богиня почувствует голод опять. Однажды на свете не останется никого, кроме Масок, и тогда им придется объявить ей войну… Или стать ужином.

– Я не застану этих времен, подружка. Не знаю, что происходит с душами после смерти, но мне уж точно будет все равно.

Девушка лениво потянулась, принялась разминать шею, которая слабо похрустывала, как у старой женщины. Элеонора казалась такой болезненной и слабой… Отчего же Кошмар чувствовал себя столь юным и беспомощным рядом с ней? Хрупкая, как тростинка, с руками, похожими на две спички, девушка излучала странную внутреннюю мощь, какой не было даже у Грозы.

Несколько секунд оба молчали, а затем Элеонора, бросив на своего пленника последний взгляд, просто вышла из комнаты, плавно закрыв за собою дверь. Она не спросила ни о планах Масок, ни о том, как именно им можно помешать. Странное чувство недосказанности повисло в воздухе, однако юноша был слишком разморенным и сонным, чтобы думать об этом.

«Треклятое зелье усыпляет мою бдительность. Я должен держаться молодцом, иначе…»

Его глаза сомкнулись, и мысли заменил абсолютный хаос.

Элеонора молча спускалась по ступеням, чувствуя себя так, словно только что совершила величайшую ошибку своей жизни. Разумеется, ей нужно было убить того подлеца – косвенно он все же был виноват в смерти Адриана. К тому же, являлся Маской, частью народа, которому всякий эльф или человек желал бы мучительной гибели.

«И все же…»

То, что Кошмар рассказал девушке, меняло все. Спустя долгие годы мучительных ожиданий она наконец поняла, отчего враг действует с такой жестокостью, не щадя ни детей, ни стариков, уничтожая святыни и расхищая гробницы. Ненависть к другим расам родилась в душах Масок лишь тогда, когда они осознали одну ужасную истину: прожорливая богиня не отстанет от них, пока не получит достаточно сытную порцию.

Маски не могли спокойно создавать семьи, не могли глядеть на своих детей с уверенной родительской радостью… Да и вообще, каково это – целовать того, кто вскоре умрет, повинуясь приказу Черной Материи?

Она сняла тяжелый ключ с цепочки и воткнула его в одну из множества замочных скважин, расположенных на каменной двери. Цепи запели, волшебное свечение наполнило подвальный полумрак, а затем дверь с громким скрипом отъехала в сторону, впуская девушку внутрь, туда, где находилась величайшая из святынь, вот уже более века считавшаяся утерянной.

Зачарованные факелы, наполненные праной, зажглись сами собой, и по каменным стенам заплясали причудливые тени. Пустая зала, неестественно большая и необъяснимо жуткая, была украшена декоративными канефорами, изображавшими Триединую во всех своих ипостасях, плоскими пилястрами, старинными вазами, а также триглифами – последние тянулись у самого потолка, слишком ненужные и неестественные в этой архитектурной мешанине излишеств. Метопы между ними были довольно широкими и крупными; они изображали создание мира, чертоги богини, а также очаровательные фрагменты ее общения со смертными существами.

У противоположной входу стены залы, раскинув свои каменные длани в жутком объятии, стояла громадная статуя Триединой, облаченная в роскошные ниспадающие одежды. Три ее лица – чистосердечная девочка, молодая женщина и умудренная опытом старуха – молчаливо таращились в пустоту с замершими на устах широченными улыбками. Элеонора поежилась, однако взяла себя в руки и сделала шаг навстречу каменной громаде. Потом еще один. И еще. Это был первый раз, когда она явилась сюда одна, без наставника, и ее сердце ударялось о грудную клетку с безумной силой.