Твой голос уже относило. ВекаВходили в глухое пространство меж нами.Природа в тебе замолчала,И только одна строкаНа бронзовой вышке волос, как забытое знамя, виласьИ упала, как шелк, в темноту.Тут подпись и росчерк. Все кончено,Лишь понемногув сознанье въезжает вагон,идущий, как мальчик,не в ногус пехотой столбов телеграфных,агония храпаартистов эстрады,залегших на полках, случайная фраза:«Я рада…»И ряд безобразныхсравнений,эпитетови заготовок стихов.И все это вроде любви.Или вроде прощанья навеки. На веках лежит ощущенье покоя (причина сего — неизвестна). А чинно размеренный голос в соседнем купе читаето черном убийстве колхозника:— Наотмашь хруст топора и навзничь — четыре ножа,в мертвую глотку сыпали горстью зерна.Хату его перегрыз пожар,Там он лежал пепельно-черный. —Рассудок — ты первый кричал мне: «Не лги».Ты первый не выполнил своего обещанья.Так к чертовой матери этот психологизм!Меня обнимает суровая сила прощанья.Ты поднял свои кулаки, побеждающий класс.Маячат обрезы, и[17] полночь беседует с бандами.«Твой пепел стучит в мое сердце, Клаас.Твой пепел стучит в мое сердце, Клаас», —Сказал Уленшпигель — дух восстающей Фландрии.На снежной равнине идет окончательный бой.Зияют глаза, как двери, сбитые с петель,И в сердце мое, переполненное судьбой,Стучит и стучит человеческий пепел.Путь человека — простой и тяжелый путь,Путь коллектива еще тяжелее и проще.В окна лачугами лезет столетняя жуть;Все отрицая, качаются мертвые рощи.Но ты зацветаешь, моя дорогая земля.Ты зацветешь (или буду я трижды проклят…)На серых[18] болванках железа, на пирамидах угля,На пепле сожженной соломенной кровли.Пепел шуршит, корни волос шевеля.Мужество вздрагивает, просыпаясь,Мы повернем тебя в пол-оборота, земля.Мы повернем тебя круговоротом, земля.Мы повернем тебя в три оборота, земля,Пеплом и зернами посыпая.