В Аттике плачем ночным395
листьев Кекроповых шум;396Так на смятенный Сипил397
не льются Ниобы тщеславнойСлезы, потоком своим моя двенадцать могил.
Руки мне пусть закуют в оковы из меди тяжелой
Ради тебя, моя жизнь, разорву я и медные цепи,
И из Данаиной я выйду железной тюрьмы.
Злая молва про тебя стучится мне в уши глухие, —
Не сомневайся и ты в стойкости твердой моей.
(Горе мне, если солгу: тяжек мне будет их прах!) —
Верным остаться тебе, моя жизнь, до загробного мрака:
Верность единая в нас, будет единой и смерть!
Если бы слава твоя, красота бы меня не пленяли,
Вот уж седьмая давно протекла колея полнолуний,
Как про меня и тебя на перекрестках шумят;
Мне же порой под шумок так ласково дверь отворялась,
Мне удавалось не раз ложе твое посетить.
Счастье мое создала щедрая милость твоя.
Многим желанна была, но ко мне одному ты стремилась,
Как же забыть я могу нежную душу твою?
Мучьте тогда вы меня, трагедий Эринии, ты же,
Пусть в наказанье пошлют мне коршунов Тития хищных,
Пусть мне придется тогда камень Сизифов тащить.
Не унижайся же впредь предо мной в умоляющих письмах:
Верность в последний мой день будет, как в первый, свежа.
Не начинаю я зря и не кончаю шутя.
Как же меня этот Панф оболгал тебе в своих письмах!
Пусть же Венера ему, Панфу, за то отомстит.
Но не кажусь ли тебе я пророком правдивей додонских?
Этот красавчик-то твой, — знаешь ли? — он ведь женат!
Вольный. Ты веришь ему? Вот и лежишь ты одна!
Стала ты басней для них; и он уверяет нахально,
Будто, хоть он и не шел, ты поджидала его.
Пусть пропаду, коль ему чего-нибудь надобно, кроме
Некогда странник Язон обманул колхидянку так же:
Выгнал ее, а в дому стала Креуса царить.
Так в свое время провел Калипсо дулихийский любовник:
Он на виду у нее поднял свои паруса.
Бросят вас — будете знать цену своей доброте.
Кто же остался с тобой? Ты давно уже ищешь другого.
С первым науку пройдя, глупая, остерегись!
Я же повсюду с тобой, и твой я во всякое время,
Будешь ли свежестью цвесть, будешь ли тяжко хворать.
Знаешь, вчера у меня на красавиц глаза разбежались,
Знаешь ты, Демофоонт, сколько мне горя от них.
На перекрестках нигде безнаказанно я не топтался,
Вечным соблазном, увы, был для меня и театр.
Или на всяческий лад что-нибудь там распевать,
Раны в то время себе глаза мои пристально ищут
Там, где иная сидит, белую грудь обнажив,
Там, где по ясному лбу струятся небрежные кудри
Если ж презрительный взгляд я суровой красавицы встречу,
Потом холодным тогда мой покрывается лоб.
Спросишь ты, Демофоонт, почему же я так увлекаюсь,
Но на вопрос «почему» не отвечает любовь.
И под фригийский напев бьется, в бреду опьянев?
Каждому разный порок природою дан от рожденья,
Мне же, как видно, судьбой вечно влюбляться дано.
Пусть, как Фамира-певец, ничего не способен я видеть,
Если ж тебе я кажусь слабоватым каким-то и тощим,
Ты ошибаешься: я с честью Венере служу.
Можешь ты сам расспросить: убеждались красавицы часто,
Что я способен любить целую ночь напролет.
В небе две ночи подряд не было вовсе царя;
Но не расслабленным бог ко громам от нее возвращался.
Собственных сил никогда не истощает любовь.
Разве, когда Ахиллес отрывался от ласк Брисеиды,
Иль, когда Гектор вставал с постели своей Андромахи,
Разве микенцев суда не трепетали в бою?
Тот и другой корабли были в силах разрушить и стены:
Оба во мне — я Пелид, Гектор неистовый я.
Вот точно так же и мне женщины мало одной.
Пусть же вторая меня согревает в объятиях пылких,
Если у первой себе места я вдруг не найду;
Или же, если одна на слугу моего разозлится,
Ибо на двух якорях корабль обеспечен надежней,
Меньше тревожится мать, если растит близнецов.
Коль холодна — откажи; а нет — приходи на свиданье!
Что за охота тебе попусту тратить слова?
Той, что, надежду подав, вдруг отказалась прийти.
Как, с боку на бок вертясь на постели, он тяжко вздыхает,
Думая, где же она и почему не пришла?
Он донимает раба, повторяя все те же вопросы,
И заставляет сказать то, что боится узнать.
Мне, кто старался бежать с дорог неотесанной черни,
Сладостна стала теперь даже из лужи вода.
Кто-нибудь знатный раба подкупает нередко чужого,
Чтоб обещанья его передал тот госпоже,