Лирика и сатира

Свобода наскучила в данный момент;
Республика четвероногих
Желает, чтобы один регент
В ней правил вместо многих.

Звериные роды собрались,

Листки бюллетеней писались;
Партийные споры начались,
Интриги завязались.

Стояли старо-ослы во главе

Ослиного комитета;
Носили кокарды на голове
Черно-красного с золотом цвета[67].

Была еще партия жеребцов,

Но та голосов не имела;
Боялись свирепых старо-ослов,
Кричавших то и дело.

Когда ж кандидатом коня провел

По спискам один избиратель,
Прервал его серый старо-осел
И крикнул ему: «Ты предатель!

Предатель ты! И крови осла

Ни капли в тебе не струится;
Ты не осел! Тебя родила
Французская кобылица.

От зебры род, должно быть, твой,

Ты весь в полоску, как зебра.
И голоса тембр у тебя носовой,
Как голос еврея, негра.

А если ты и осел, то все ж

Осел от разума, хитрый;
Ты глуби ослиной души не поймешь,
Ее мистической цитры.

Но я, я всею душой вошел

В сладчайший этот голос;
Я есмь осел, мой хвост — осел,
Осел мой каждый волос.

Я не из римлян, не славянин,

Я из ослов немецких,
Я мыслящих предков храбрый сын,
И кряжистых и молодецких.

Они, не играли в galanterie[68]

Фривольными мелочами,
И быстро, бодро, свежо, — раз-два-три,
На мельницу шли с мешками.

Отцы не умерли: в гробах

Одна лишь кожа с мехом,
Их тленная риза! Они в небесах
Приветствуют нас со смехом.

Ослы блаженные, в нимбе венца!

Мы следовать вам клянемся,
С путей добродетели до конца
Ни на волос не собьемся.

О, что за блаженство быть ослом!

Таких длинноухих сыном!
Со всех бы крыш кричать о том:
Рожден я в роде ослином!

Большой осел, что был мне отцом,

Он был из немецкого края;
Ослино-немецким молоком
Вскормила нас мать родная.

Я есмь осел из самых ослов,

И всей душой и телом
Держусь я старых ослиных основ
И всей ослятины в целом.

И мы свой ослиный совет даем:

Осла на престол поставить;
Мы осломонархию оснуем,
Где только ослы будут править.

Мы все здесь ослы! И-а! И-а!

От лошадей свобода!
Долой коня, виват! ура!
Король ослиного рода!»

Так кончил патриот. И зал

Оратору дружно хлопал.
Тут каждый национальным стал
И бил копытом об пол.

Дубовый венок на его главу

Потом возложило собранье,
И он благодарил толпу,
Махая хвостом в молчанье.

АФРОНТЕНБУРГ [69]