Лис

Но что если информация дойдет до Игоря Анисимовича? Как он отнесется к тому, что его не известили, с ним не посчитались? Вот так головоломка. И вдруг до Елены Викторовны дошел истинный смысл вопроса: может ли она стать ректором? Она поняла, что сможет принять верное решение, только зная ответ на этот вопрос. Стать ректором – значит уметь принимать решения без подстраховки сверху. Решать именно такие проблемы, а не очевидные. Однажды Водовзводнов должен будет выбрать преемника. Сейчас ректор хочет, чтобы в университете дела шли как надо, чтобы его не дергали по пустякам. Желание ректора – закон для всего ректората.

Елена Викторовна сняла трубку и попросила секретаря вызвать к ней Горячева, завкафедрой философии. Если бы в эту секунду она посмотрела в зеркало, то удивилась бы, насколько побледнело ее лицо.

•

Голос катится через зал, словно валун с горы.

– Где Мелков? Кто так работает? Мы еще ни разу не репетировали в полном составе. Это не театр, это черная дыра!

Волосы Тагерта взъерошены, щеки покраснели.

– Сергей Генрихович, давайте я за него пройду, – невозмутимо предлагает Аля. – Я все роли помню.

– А что мы будем делать на премьере? Разные таблички на тебя вешать?

Половина актеров вечно опаздывала, часть не являлась совсем, некоторые до сих пор не удосужились разучить роль и делали ошибки в одних и тех же местах. В зале то и дело раздавался смех, никак не связанный с ходом пьесы. Тагерт терялся от бессилия. Можно прогнать прогульщиков и сделать выговор опоздавшим, но что это даст? В профессиональном театре актер получает хотя бы крошечное жалование, ездит на гастроли, его приглашают на радио, на концерты, на детские утренники. Ему есть что терять, пусть и совсем немного. Но в студенческом театре у режиссера нет других способов приструнить актера, кроме гипноза и красноречия, причем про гипноз можно сразу забыть. Ведь актер-студент в большинстве случаев и сам толком не знает, зачем ему нужно играть на сцене. А если и знает, то не каждый день. Жизнь то и дело подбрасывает предложения поинтереснее, чем репетиция, и как тут устоять?

Однако недовольство Тагерта не шло ни в какое сравнение с гневом Кости Якорева. Якорев сразу выучил текст, на репетициях играл, как перед заполненным залом, и никому не давал спуску. Если он ненароком запинался или не делал акцент на нужном слове, то останавливался, извинялся и просил начать сцену заново. Даже если режиссер или помреж умоляюще махали руками, мол, играем дальше, Константин был непреклонен. Он не позволял играть вполсилы себе, но это полбеды: он не позволял расслабляться никому. Тагерт уже не знал, радоваться ли такой неумолимой требовательности. То, на что без Кости Якорева уходило по десять минут, с ним растягивалось на час.

Другие актеры не принимали Якорева слишком всерьез, но и не отвергали. Конечно, он разительно отличался от остальных, но в нем видели скорее чудака, чем чужака. Костя никогда не напоминал о дружбе, которая связывала его с режиссером, и не подчеркивал важность своей роли. Поэтому якоревское донкихотство внушало невольное уважение даже тем, с кем он боролся. Единственный, кто смотрел на Одиссея с упреком, почти с яростью, была Марьяна-Пенелопа. Марьяна Силицкая видела в Якореве непрошенного ревизора, который отчего-то присвоил право ее проверять и давать оценку. Кто назначил его критиком? Он такой же непрофессионал, как другие, какого черта он через слово поминает их непрофессионализм?

Когда начали репетировать сцены на Итаке, Пенелопа возненавидела вернувшегося супруга. Одиссей собирался расправиться с женихами, а Пенелопа – с самим Одиссеем.

•

По залу гуляли высокие медленные сквозняки. Где-то далеко за стенами раздавалось тарахтение: во втором дворе отбойные молотки ломали асфальт. Сцену с Полифемом прогоняли в третий раз, но Тагерт выглядел недовольным. Спутники Одиссея и сам Одиссей топтались рядом с циклопом, который к тому же ростом был ниже всех. Такому Полифему следовало самому опасаться за жизнь.

– Ребята, встаньте на колени, – попросила вдруг Алевтина Угланова.

Спутники переглянулись. Один из них присел. Тагерт удивился:

– Стоп, стоп! Зачем на колени? Они умоляют циклопа? Покоряются ему?

– Так он будет великаном, а они – маленькими людишками, – ответила Аля. – Сценическая условность.

Алевтина – помощник режиссера, опытный в театральных делах, Тагерт часто с благодарностью прислушивается к ее советам. Часто, но не всегда. Встать на колени – знак покорности, – возразил он, зрители поймут именно это. Но спутники с Одиссеем могут спуститься в проход перед сценой, добавил он.

– Почему нельзя принять хоть одно предложение? – спросила Аля, стараясь не повышать голоса. – Я же для дела.

В зале сделалось так тихо, что опять стали слышны дальние звуки отбойного молотка. Аля ушла в глубину зала и села на ступеньки лестницы, разделявшей ряды амфитеатра.

– Костя, Миша, все, попробуйте сойти вниз, – помедлив, распорядился Тагерт.