Лис

– Милый, открой глаза! – звонко воскликнула Марьяна. – Меня похитили прямо в нашем доме. Вот эти оглоеды!

Тут Пенелопа плавным жестом лектора указала на женихов.

– Пока ты двадцать лет вытаскивал чужую жену из чужой постели, на твоей жене сто тридцать раз чуть не женились, хитроумный ты наш.

Глаза Марьяны сверкали, осанка звенела гордостью. Она не сетовала на страдания, не гневалась, не укоряла. Она царила в этом споре, похожем на игру и в то же время слишком серьезном для сцены. Что же до Одиссея, казалось, даже возражая, он наслаждается триумфом жены. Чем дольше пылал спор, тем сложнее было отделить сюжет пьесы от настоящих мотивов юноши и девушки, которые сошлись в поединке, чтобы наконец поговорить один на один.

– И вот эта история с колдуньей, Одиссей. И прочие ваши «дальние берега». Ты опытный мореход, исплавал Средиземное море вдоль и поперек. От Трои до Итаки неделя пути при самой плохой погоде. Кто поверит, что такой морской волк, как ты, заблудился в море на десять лет?

– По-твоему, Сциллу и Харибду я из головы придумал? Посмотри на Атмосферия, – Якорев показал на невысокого ссутулившегося юношу, стоявшего перед сценой. – Он от ужаса заболел лидийской горячкой. Правда, Атмосферий?

Юноша развел руками. Этот жест можно было истолковать двояко: «чего только не бывает» и «не знаю, что и сказать о таком невероятном вранье».

– Ты изменял мне с Цирцеей? – Марьяна указала на Алю Угланову; Цирцея загадочно усмехалась.

– Как ты могла такое подумать? – театрально вскричал Якорев. – Разве кто-то из жен сравнится с моей Пенелопой?

– Отвечай прямо, не юли. С Цирцеей спал?

– Спал, спал, – подала голос Алевтина.

– Она овладела мной при помощи колдовства. Это не считается.

– Поддался женским чарам? Сколько раз в неделю над тобой колдовали? – насмешливо уточнила Марьяна.

Лицо Одиссея посерьезнело.

– Если так, Пенелопа, для чего, по-твоему, я вернулся домой? Что заставило меня отказаться от путешествий, от сражений, от колдуньи, влюбленной в меня, точно кошка?

Все посмотрели на Алю, Аля – на Тагерта, Тагерт – на Марьяну Силицкую.

– Все, что случилось в разлуке, крепче сводит нас. Хочу быть рядом с тобой, Пенелопа, единственная моя любовь, царица Итаки и моего сердца.

Находившиеся в зале почувствовали, что сказанное – уже не игра, не совсем игра, между Костей Якоревым и Марьяной Силицкой что-то происходит, и эта перепалка по мотивам пьесы – всего лишь прикрытие для настоящего, до дрожи волнующего диалога. Лицо и шея Пенелопы медленно залились краской. Чтобы прервать паузу, Тагерт предложил:

– Не пора ли приступить к избиению женихов, господа? Давайте порепетируем.

С балкона послышался недовольный голос электрика Верхушкина:

– Через сорок минут закрываю лавочку. Поджимаемся, товарищи!

•

О романе Кости и Марьяны Тагерт узнал позже других. Если бы не Аля Угланова, он и дальше пребывал бы в неведении, а то, что Одиссей и Пенелопа перестали ссориться на репетициях, относил на счет своего режиссерского мастерства.

Опять зачастили дожди, сумерки дымились под колесами машин с утра до раннего вечера. Актеры, пришедшие на репетицию, не улыбались, почти не разговаривали и смотрели каждый в свою точку, точно погода рассорила всех со всеми. Одиссей и Пенелопа опаздывали, чего прежде не случалось. На вопрос Тагерта Алевтина ответила не без ехидства:

– Муж и жена стали любовниками. А вы не знали?

В этом замечании слышалась не то обида, не то ревность. Неужели Цирцея влюблена в Одиссея? Или показалось? Впрочем, для того чтобы ревновать, вовсе не обязательно влюбляться.

Через минуту высокие двери торжественно распахнулись, и в зал прошествовали Костя и Марьяна. Два-три шага они двигались, взявшись за руки, в волосах у обоих весело блестели дождевые капли. Марьяна с вызовом смотрела на обернувшихся актеров, Якорев не отрываясь глядел на Марьяну.

Тагерт скользнул взглядом по лицу Али и подумал, что его подозрения были не напрасны. В этот вечер актеры, наконец выучившие свои роли, играли безупречно, все, кроме Кости и Марьяны, вероятно, слишком влюбленных, чтобы играть любовь.

•

Прямоугольный отрезок плотной бумаги с вытисненными контурами древнегреческого корабля лежал на дальнем углу стола. Стол завален документами, каждый из которых в тысячу раз важнее этого клочка. Тогда почему он так отвлекает внимание, что уже в который раз Елене Викторовне хочется бросить его в мусорную корзину? Приглашение на спектакль «Счастливый Одиссей» принесли утром, передали через секретаря. Уже в этом проявился недостаток уважения, точнее, недопонимание того, что этот недостаток уважения может означать. Или этот Тагерт воображает, что его доморощенный спектакль – такое сокровище, что ректорат теперь должен ему в ножки кланяться? Елена Викторовна прикоснулась к бусинам, сдавившим шею.