Лис

По мнению большинства учеников, особость преподавателей заключается не в их умственном и нравственном превосходстве или, наоборот, в старомодности и ограниченности, а только в том, что они всегда находятся и должны оставаться на известном расстоянии. Конечно, бойкая дипломница может станцевать на выпускном балу с каким-нибудь разгорячившимся профессором, но постоянно ходить с ним на танцы не станет, потому что это стыдно и глупо. Отважный отличник может поспорить с доцентом об определении нации или, положим, о достоинствах и недостатках прочитанной монографии, но ему в голову не придет попросить номер телефона и продолжить дискуссию на выходных.

По мнению большинства преподавателей, излишняя демократия мешает учебному процессу: старшие отвечают за младших, они опытнее, взрослее, сильней. Субординация – неотъемлемая часть педагогики. Так было, так будет. Разумеется, преподаватели не думают, будто самоутверждаются за счет учеников. Все методы укрощения они считают обращенными на благо студентов, и студенты это оценят, вероятно, в далеком будущем, «когда сами станут взрослыми». А если не оценят, преподаватели с приятной горечью принимают неблагодарность как верный признак бескорыстного служения и собственной жертвенности.

Это не значит, что романы случаются только между преподавателями и студентами второго типа.

•

На первый семинар Лия Чеграш пришла с опозданием в сорок минут. Учитывая, что пара начиналась в полдень, опоздать на нее мог лишь человек недюжинный. К первой паре опаздывают многие: кто-то проспал, кто-то долго выбирал, в чем пойти, кто-то опоздал на электричку. К первой паре иногда опаздывают даже преподаватели. Опоздать на сорок минут на третью пару способен только человек, напрочь утративший инстинкт самосохранения. На первом семинаре объявляются условия, при которых на сессии преподаватель наградит студента зачетом или хорошей оценкой. На первом занятии можно понять, чего ждать от преподавателя, какие у него привычки и чудачества, насколько он опасен. Но если студент пренебрегает первым семинаром, значит, он полагает, будто может совладать с любым преподавателем.

Разумеется, Лия Чеграш слышала про Тагерта, равно как про политолога Могарышкина и Нариманову с кафедры всеобщей истории. В каждом институте имеется сколько-то имен, которыми студенты-старожилы с удовольствием запугивают новичков. Истории про жестокость, вероломство и неуравновешенность таких чудовищ передаются из поколения в поколение, обрастая устрашающими подробностями. Однако главная мифология – не в историях. Сидит, к примеру, в буфете за одним столом пара новичков, а с ними – матерый второкурсник. И вот, поигрывая ключами от машины, второкурсник снисходительно спрашивает:

– Ну а по всеобщей-то у вас кто?

– Нариманова, – хором отвечают новички, радуясь, что ими интересуется такой бывалый человек.

– Ого! Ну, удачи вам, пацаны, – загадочно улыбается ветеран.

– А что? Что такое? – тревожатся новобранцы.

– «Что-что»… Увидите.

После такого «увидите» наступает полуминутное молчание, когда первокурсники с застрявшими в воздухе вилками и пирожками испуганно переглядываются и думают о будущем. Вот в эти полминуты и творится настоящая институтская мифология, и незамужняя энтузиастка Нариманова, как бы ударившись оземь, обращается в яростную валькирию с портфелем, вероятно, набитым окровавленными зачетками.

Впрочем, собственный миф творят и педагоги. Образ, несомый студенческой молвой, и образ, который видит изнутри сам преподаватель, всегда отличаются. Между двумя этими образами идет постоянная перекличка, которая сказывается на самочувствии и поведении легендарного педагога. Скажем, профессор Уткин считает себя громовержцем, а пострадавшие студенты – Чернобылем на колесиках. Непримиримого противоречия тут нет: и громовержец, и истеричный деспот вызывают страх, поддерживающий оба образа. Однако, когда доцент Агейко полагает себя Казановой-энциклопедистом, а студентки воспринимают его как занудного прилипалу, в такой коллизии заложено множество драм, способных навредить не только учащимся, но и масляноглазому энциклопедисту.

Итак, Лия Чеграш знала про Тагерта. Не то чтобы она никогда и ничего не боялась. Она боялась крови, уховерток и появления деда Яши при гостях. Однако Лия училась в частной школе и в страшных преподавателей не верила. Школа была платной, институт тоже, и преподаватели могли пугать кого-то только для виду. Иначе студентов не зачисляли бы без вступительных экзаменов. Но если Тагерт и впрямь так страшен, Лия Чеграш ни при каких обстоятельствах не покажет своего страха.

Первую пару она проспала, а после второй курила во дворе с третьекурсницами, одна из которых слишком долго рассказывала, как ездила с мамой в Чехию. Девушка перечисляла пражские достопримечательности, которые методично посетила, и блюда, которые методично попробовала. Лия кивала головой, предчувствуя, что сейчас все участницы разговора заледенеют или впадут в транс. Надо было срочно выбираться из топкого ритма беседы, и она вдруг вспомнила: