Лис

Возился он довольно долго, где-то около двадцати минут. Я уже начал закипать от нетерпения и желания скорее покончить с этим. Сколько можно возиться? Там ведь всего несколько предложений, две подписи и печать на сургуче. Специально тянет время, пытаясь найти способ выставить нас за дверь. Да не тут-то было.

Скрипнув зубами, Густав отложил документ в сторону и по очереди посмотрел на нас.

– Кто из вас так называемый Эндрю с равнинных полей?

Теперь уже я заиграл скулами. Вот ведь дали прозвище. С каких таких полей? Я поле помню только по школе, когда мы всем классом ездили очищать его сорняков. Раньше ведь все через это проходили. Это сейчас у детей столько прав, что они обнаглели настолько, что подают иски против родителей за рукоприкладство. Можно подумать, им просто так всыпали ремня. Но о своих проступках они стараются умалчивать. Бедные родители вынуждены терпеть унижения, выслушивая нотации от социального работника. И ведь попробуй потом наказать паршивца, он же снова побежит жаловаться. А мы и ремня получали, и в поле, во время летних каникул, грядки тяпали. Зато сколько воспоминаний осталось. Постоишь в углу, на горохе, задумаешься, стоит ли без спроса брать деньги из бабушкиного кошелька. А ведь раньше ещё и пионеры были. Эх, жаль не застал я те славные времена.

– Это я.

– Ага, – кивнул Густав. – Присаживайтесь за стол. А вы подождите за дверью. Вас это не касается.

Вильям вздохнул, но всё же покинул комнату. На что рассчитывал Густав? Принял меня за простофилю? Решил, будто без поддержки товарища, я стану блеять как овечка, выпрашивая положенное мне вознаграждение? Как бы ни так.

Пододвинув стул, я уселся и лениво окинул Густава взглядом. Неприятная личность. И ведь, наверняка, дома он совсем иной. Да и не родился же он таким прохиндеем? Стоит задуматься о последствиях выбора профессии. Ведь некоторые из них не принесут тебе ничего, кроме нервов, озлобленности на весь мир и кучи всяких болячек. Нужно быть поистине несгибаемым, чтобы, нарушая всё стереотипы, оставаться самим собой, не позволив обстоятельствам перекроить тебя самого. К несчастью, Густав относился именно к той категории людей, что ставят работу превыше моральных и человеческих принципов.

– Итак, Эндрю, что вас интересует?

– Сотри ухмылку со своей рожи, – неожиданно зло начал я. – Мне, знаешь ли, в последнее время надоело общаться со всякой шушерой. Что там в документах? Какая сумма мне причитается от Ордена?

Густав несколько раз поменялся в лице. Нашёлся тоже, сопляк наглый. Решил тут главного из себя строить? Знаем мы, какой ты главный. Сидишь в своём замкнутом мирке, получая жалование от хозяев, которые, наверняка, и в грош не ставят все твои старания.

– Двести двадцать семь золотых, что ровняется одному проценту от поступившей на счёт банка суммы. Плюс с вас процент за услуги…

– Процент вычтешь с поступившей суммы. Мне чхать на твои услуги. Тебе за то и платят.

Густав аж позеленел от злобы, став больше забавным, чем страшным. Несколько секунд он пытался взглядом испепелить меня, чем напомнил меня самого, в тот момент, когда я пытался использовать Силу против Дитриха. Такое сравнение заставило меня устыдиться самого себя. Ну что я, в самом деле, разошелся? Парня и так работой завалили, а тут ещё я со своими выходками. Мне стало жаль его. Ну, подумаешь, хотел немного сбросить накопившуюся усталость и нервное напряжение? Что я, развалился бы на части, подыграв ему?

– Ладно, прости, – умерив пыл, вновь заговорил я. – Мне в последнее время пришлось не сладко. Сам видишь.

Я несколько раз сжал и разжал заживающую руку. Густав вздрогнул, обратив внимание на уродливые шрамы, отсутствие ногтей, и совсем ещё молодую кожицу. Сочувственно покачав головой, он провел ладонью по лицу, словно стирая остатки былого высокомерия.

– Ты тоже меня пойми. Я уже почти три недели безвылазно сижу в кабинете. Подкинул мне Орден работенки, – с пылом, так присущим молодым юношам, он поведал мне о событиях этих двух с лишним недель. – Заявились, понимаешь ли, с целой кучей монет. Медь, серебро, золото. На одни только подсчеты ушло три дня. В общей сумме двести двадцать семь тысяч золотых. Медь и серебро уже никуда не годятся, всё на переплавку. Да и среди золота попались монеты, которые уже двести лет как вышли из оборота. А есть и такие, что нам никогда не попадались. А, уж поверь, мы-то о золоте всё знаем. Вот сам и думай. Всё переплавить, заново отлить по нынешним стандартам, ввести в оборот, разослать информацию во все отделения. Ты хоть представляешь, сколько у нас филиалов? Тридцать семь, и каждый необходимо оповестить.

Цифра меня хоть и не впечатлила, но заставила задуматься. Это ведь довольно непросто – иметь такую сеть, при отсутствии способа мгновенной передачи информации об изменении состояния счета очередного клиента. Не удивительно, что он завел речь о процентах за услуги банка. Нехилые такие услуги, скажу я вам. Густав заметил мой задумчивый вид и довольно улыбнулся.