Лис Севера. Большая стратегия Владимира Путина

И тут мы должны вернуться к манифесту «Путь национального успеха» и посмотреть на него через призму политической философии Петра Струве. Одним из «открытий» Струве в цикле статей о «Великой России» было введение закона о превалировании задач внешней политики (могущества) перед политикой внутренней. Струве показал, насколько «превратна та точка зрения… которая сводится к подчинению вопроса о внешней мощи государства вопросу о так или иначе понимаемом его “внутреннем благополучии”»[187]. Приведя несколько примеров (Русско-японская война, революция 1905 года), Струве обосновывает иную точку зрения: «Оселком и мерилом всей т. н. “внутренней” политики как правительства, так и партий должен служить ответ на вопрос: в какой мере эта политика содействует т. н. внешнему могуществу государства?»[188] Это не значит, продолжает Струве, что внешним могуществом исчерпывается весь смысл существования государства, и даже не следует, что это могущество является верховной ценностью с государственной точки зрения. Но это значит, добавим уже сегодня, что внешнее могущество является условием существования «здорового и самим собой держащегося» государства, то есть государства «самодержавного» или «суверенного». И, следовательно, «в этой внешней мощи заключается безошибочное мерило для оценки всех жизненных отправлений и сил государства, в том числе и его “внутренней политики”»[189].

Если в начале прошлого века утверждение о первичности внешней политики по отношению к внутренней казалось парадоксальным и едва ли не скандальным, то сегодня, после «мир-системных» исследований И. Валлерстайна, эта логика представляется едва ли не естественной. Разумеется, внутренняя политика любого государства — а особенно того, которое, как Россия, стремится к великим целям и при этом желает оставаться самим собой, — обусловлена законами и тенденциями внешней среды. Процитирую манифест «Путь национального успеха»: «В экономическом, технологическом, информационном отношении мир един — происходящее в одном его уголке немедленно отзывается во всех». А это значит, что внешнее могущество — это та цель, достижение которой является условием выполнения Россией своей миссии.

В манифесте прямо заявлено, что альтернатива для России проста и очевидна: либо «превращение ее в один из мировых центров политического и экономического влияния, культурного и нравственного притяжения», либо унизительное место на задворках мировой цивилизации. Поэтому для русского народа, который, напомню, всегда был носителем государственной идеи и вершителем своей судьбы, альтернативы по большому счету нет. Следуя этой логике, «Единая Россия» в манифесте «Путь национального успеха» разворачивает систему целей и задач, в том числе внутренних, исходя из того, как формулируется «успех России в XXI веке» — «превращение ее в один из мировых центров влияния», то есть в великую державу. В полном соответствии с той логикой, которую предложил в свое время Столыпину Петр Струве.

Для русского народа, для российской нации внешнее могущество может стать той «идеей-страстью», о которой писал Струве. Однако это могущество, как уже сказано, лишь условие для выполнения своей миссии. И тут возникает сакраментальный вопрос: в чем же эта миссия?

Вот, например, В. Ю. Сурков осторожно формулирует: «Сделать национальный суверенитет фактором справедливой глобализации и демократизации международных отношений. В таком деле есть и прагматизм, и романтика. Найдутся союзники и противники. И — может заключаться миссия»[190]. Быть на стороне свободных суверенных наций и народов в их противостоянии глобальным диктатурам и глобальным монополиям. Возможно, во главе этого процесса. Сохранить свою неповторимую национальную самобытность и дать возможность (или помочь) сохранить самобытность другим народам. В такой задаче для русской души есть необходимые условия для того, чтобы ощутить воодушевление, а без воодушевления мы не сможем предпринять «самое мощное в истории страны коллективное усилие», для которого «нужна объединенная воля всего российского народа» (манифест). Эти условия: независимость, воля самим решать свою судьбу, с одной стороны, а с другой — возможность оказать помощь ближнему, каковым в данном контексте являются целые народы и страны, желающие противостоять глобальным диктатурам и монополиям ради сохранения своей собственной идентичности. Чем не «идея-страсть»? Идея, которая суть страсть, превратившаяся в мысль, и мысль, ставшая страстью?

Однако остается вопрос: в чем, собственно, заключается миссия, для выполнения которой необходимо внешнее могущество?

26. Миссия