Лис "Удача"

— Проехали, — буркнул Санек. Он поднялся и вынул спасительный фонарик: — Пойду, дверь поищу. А то… — он не закончил.

Клацнул засов, скрипнули несмазанные петли, и дверь распахнулась. На фоне пронзительно-яркого прямоугольника появилась неясная фигура.

Ударил по глазам, ослепляя, свет мощного фонаря.

Раздался грубый, лающий немецкие слова, голос.

— Ложись, — произнес Лис, падая на пол. Его знаний хватило понять, что в случае неисполнения будет плохо.

В каземат, звякая подкованными сапогами, ворвалось два дюжих человека. Пахнущие свежим снегом, еще чем-то кисловато-терпким, они умело ухватили лежащего ничком Александра под руки и выволокли из темноты подвала.

— Нихт шзнн. Нихт шизнн, — раздался за спиной голос причитающего, словно заевшая пластинка, соседа. Его вытащили следом и бросили возле Александра.

— Да заткнись ты, — бросил Санек повторяющему заклинание Михаилу. — Хотели бы, там и кончили, а так, пока обошлось.

Однако до смерти перепуганный колхозник, ничего не слыша, продолжал повторять заученные слова.

— Кто ты? Комиссар? Еврей? — гавкнул наряженный в мышастую кургузую шинелку немец. Настороженные глаза на опухшей от мороза физиономии уставились на Александра. — Быстро.

— Нет, я гражданский, арестованный, — разглядывая полукруглую бляху на туалетной цепочке, висящую на груди у солдата, попытался составить правильную фразу Лис. — Задержан за кражу.

Немец дернул бледным пятном подмороженной щеки. — Этот тоже уголовник? — произнес дознаватель, переводя ствол короткой винтовки на Михаила. Одновременно он сноровисто, с ловкостью матерого ППСника, охлопывал пустые карманы Лиса: — Аусвайс?

— Нет документов. Отобрали, — ответил Александр по порядку. — А этого арестовали за высказывания против советской власти, — странно, изучавший немецкий, причем, без особого энтузиазма, в школе, Александр сумел вспомнить все нужные слова почти без запинки.

— Гут, — отозвался немец. Бросил короткую фразу стоящему чуть дальше напарнику и произнес, уже на ломанном русском: — Встать, иди вперед, руки вверх, — дернул винтовкой, указывая направление движения. — Туда. Бежать. Пах, пах, — сымитировал он выстрел. — Шнеллер, — и, потеряв интерес, двинулся прочь от них, в сторону виднеющихся вдалеке строений.

Александр осмотрелся. Они стояли посреди разрушенной почти до основания усадьбы. Развалины стен, торчащие из глубокого снега ветки кустов.

А то место, где сидели они, походило на каменный подвал, или фундамент от сгоревшего дома. И уж вовсе никаких следов полуторки и оперуполномоченного, о котором рассказывал Михаил.

— Эй, контра, — позвал Саня все еще медитирующего Михаила. На свету помятая морда соседа показалась еще отвратнее.

Потертый треух, испуганные глазенки в обрамлении рыжевато-бесцветных ресниц. Грязная овчина полушубка.

Мужик приподнялся и, озираясь на ушедших вперед немцев, прошептал, словно боясь, что те могут его услышать: — Чего ты им сказал?

— Чего, чего, — Александр не удержался. — Сказал, что ты самый главный комиссар, вот они и решили не расстреливать тебя сразу, а повесить на главной площади, — жестко пошутил он.

Уж больно ему не понравились подловато-заискивающие манеры случайного знакомого.

«Скажи тому фриц застрелить Лиса, верное дело, секунды не подумает, нажмет курок.

Хотя, осуждать легко. А ты сам — как? Готов сыграть Леню Голикова?» — задал себе Александр сакраментальный вопрос. И, пожалев спавшего с лица Михайлу, успокоил: — Да не трухай ты, ничего такого. Спросили, за что нас в темную посадили, и все. Напоследок, сказал куда идти. Жандармы, судя по бляхам, зачищают. А там у них, скорее всего, сборный пункт. Вот там и будут всерьез допрашивать. Этим-то что, без оружия, в гражданском, чего им нас стрелять? Пошли? — он потянулся и осмотрел свой вид.

Что и говорить. Признать в его джинсах неподходящий для этого времени фасон можно было лишь при громадном воображении. Грязные, как половая тряпка. Что уж говорить про обувь и засаленную темно-серую телогрейку.

— Пошли, вредитель, — Саня запахнул свой драный бушлат и двинулся вперед.

На секунду замер. — Погоди, — бросил он спутнику.

А сам вернулся в подвал и суетливо вытянул шлем. Надел, постоял несколько секунд и с огорчением снял капризный артефакт. Оглянулся и, углядев в слабом свете из полузакрытой двери маленькую нишу в стене, запихал туда горшок. Набрал валяющиеся в углу куски угля и присыпал, стараясь укрыть, шлем.

— Ты где? Саня, — опасливо заглянул внутрь ветеринар.

— Иду, — Александр выбрался наружу и зашагал в указанную немцем сторону.

«А куда денешься? — рассуждал он, проваливаясь в снег. — Шляться по прифронтовой полосе — дело дохлое. Не все такие, как тот Ганс, шмальнет какой, и привет. Если это, и впрямь, полевая жандармерия, значит, передовые части уже далеко ушли. Странно, я ведь в Москве шлем одел? И куда он меня перекинул?»

«Впрочем, чего думать?» — Александр обернулся к ступающему след в след за ним Михайле: — До Москвы отсюда далеко?

— Так верст четыреста, а то и поболее, — пропыхтел спутник. — От нас до Тулы сто километров, но та южнее.