Лисао

Прекрасен тихий день в начале лета,
Зазеленели травы и деревья.
Лишь я один тоскую и печалюсь
И ухожу все дальше-дальше к югу.

Все беспредельно пусто предо мною,
Все тишиной глубокою укрыто.
Тоскливые меня терзают мысли,
И скорбь изгнанья угнетает душу.

Я чувства сдерживаю и скрываю,
Но разве должен я скрывать обиду?
Ты можешь обтесать бревно, как хочешь.
Но свойства дерева в нем сохранятся.

Кто благороден, тот от злой обиды
Своим не изменяет убежденьям.
Нам надо помнить о заветах предков
И следовать их мудрости старинной.

Богатство духа, прямоту и честность —
Вот что великие ценили люди.
И если б Чуй искусный не работал[70],
То кто бы знал, как мудр он и способен.

Когда мудрец живет в уединенье,
Его глупцом слепые называют.
Когда прищуривал глаза Ли Лоу[71],
Незрячие слепым его считали.

И те, кто белое считают черным
И смешивают низкое с высоким,
Кто думает, что феникс заперт в клетке,
А куры — высоко летают в небе;

Кто с яшмой спутает простые камни,
Не отличает преданность от лести, —
Те, знаю я, завистливы и грубы,
И помыслы мои им непонятны.

Суровый груз ответственности тяжкой
Меня в болотную трясину тянет.
Владею драгоценными камнями,
Но некому на свете показать их.

Обычно деревенские собаки
Встречают злобным лаем незнакомца.
Чернить людей, талантом одаренных, —
Вот свойство подлое людей ничтожных.

Во мне глубоко скрыто дарованье,
Никто не знает о его значенье.
Способен я к искусству и наукам,
Но никому об этом не известно.

Я утверждать стараюсь справедливость,
Я знаю, честность у меня в почете.
Но Чун-хуа[72] не встретится со мною,
И не оценит он моих поступков.

О, почему на свете так ведется,
Что мудрецы рождаются столь редко?
Чэн Тан и Юй из старины глубокой
Не подают ни голоса, ни вести.

Стараюсь избегать воспоминаний
И сдерживать нахлынувшие чувства.
Терплю обиды я, но верен долгу,
Чтобы служить примером для потомков.

Я ухожу, гостиницу покинув,
В последний путь под заходящим солнцем.
И скорбь свою и горе изливая,
К границе смерти быстро приближаюсь.

Юань и Сян[73] раскинулись широко
И катят бурные, седые волны.
Ночною мглой окутана дорога,
И даль закрыта мутной пеленою.

Я неизменно искренен и честен,
Но никому об этом не известно.
Бо Лэ[74] давно уже лежит в могиле,
И кто коней оценит быстроногих?

Жизнь каждого судьбе своей подвластна,
Никто не может избежать ошибок.
И, неуклонно укрепляя душу,
Я не пугаюсь приближенья смерти.

Все время я страдаю и печалюсь
И поневоле тяжело вздыхаю.
Как грязен мир! Никто меня не знает,
И некому свою открыть мне душу.

Я знаю, что умру, но перед смертью
Не отступлю назад, себя жалея.
Пусть мудрецы из глубины столетий
Мне образцом величественным служат.