Лисье время

И Татьяна Михайловна благодарно обняла преданного ветеринара. До ареста Татьяна Михайловна недолюбливала Карповскую. Но то была прошлая жизнь, в этой пушная фея боготворила свою преданную сотрудницу. Единственную сотрудницу и притом на добровольной основе, на общественных, как раньше говорили, началах. А раньше… Все ошибаются. Скандальная, напористая, с животными подчёркнуто груба. Они для неё – предмет, а не живые существа. Все годы Татьяну Михайловну приводило в недоумение, что лисы любили Карповскую. Такое бывает в среде детских коллективов. Одну воспитательницу любят, а другую – нет. Одна всё для группы делает, украшает, следит за игрушками, с детьми ласковая, ссоры разбирает, но её дети просто терпят, а другая, пусть и неряха, и бездельница, и на детей покрикивает, а то и подзатыльник даст, а войдёт в группу – и дети светятся счастьем. Татьяна Михайловна не только наблюдала этот феномен на примере дочкиной пятидневки, она знала этому научное объяснение, читала о нём в учебниках по звероводству, всегда примечала в жизни и никогда не переставала удивляться.

– Значит, третья голова… – Карповская аккуратно поставила переносной невиданный холодильничек на стол.

Этот холодильник привезла матери Зоя. Она съездила к пушному королю – а что оставалось делать? Как бы теперь ни относилась Татьяна Михайловна к своему наставнику, но дело для неё всегда было превыше всего, и наука превыше всего. Бывший директор зверосовхоза долго разговаривал с дочкой своей самой ценной бывшей сотрудницы, ни разу не упомянул он о происшествии, о трагедии, разговор касался только научных аспектов и их решения в новых сложившихся обстоятельствах. «Эксперимент продолжится?» – мучил несчастную девушку старик, ещё не немощный и не такой уж старый, каким его застанет в будущем Ляля. «Продолжается». – «Оповестили по охотничьим каналам?» – «Д… да», – запиналась Зоя. Она понятия не имела, как и что. Она лис выпустила, дальше уехала поступать. Теперь учится, а мама отвлекает заданиями!

– Третья голова, кто бы мог подумать, почти репрезентативная выборка.

– Ну, относительно, Рая, относительно.

– Сейчас трепанацию начнёте?

– М-да. Выкладывай наше добро.

– Фиксировать-то как мозг будете?

– Там до фиксации, Рая, много работы.

– Помочь? Я домашних предупредила.

– Помоги, Рая. Буду благодарна. Кузьмин инструмент сохранил, но долго приходится возиться. Формалин заканчивается.

– Я принесу попозже. У меня дома энзэ. Если сейчас и третий мозг таким окажется, это же сенсация! Научная сенсация!

– Подожди, Рая. Взвесим всё, подожди, не торопись. Лиса стала больше, с этим связано увеличение мозга.

– Но не такое же, Татьяна вы наша Михайловна, не такое же!

И женщины занялись промывкой лисьей головы и трепанацией черепа. Мозг, мягкий, текучий, по плотности схожий с водой, аккуратнейшим образом был извлечён, промыт и повешен сушиться над обыкновенной кухонной плитой с включённой конфоркой.

Всю зиму по вечерам Татьяна Михайловна препарировала лисьи мозги. Точнее, готовила образцы. Сначала очищала от оболочек, после фотографировала, взвешивала постоянно. Но до гистологических срезов, которые можно изучать в микроскоп, было ещё далеко. Только через год Татьяна Михайловна сможет это сделать в домашних условиях. Из лаборатории тем коварным утром первого летнего дня, когда объявили о сокращении, а точнее, о слиянии двух лабораторий, норковой и лисьей, Татьяне Михайловне сразу всё стало ясно. Первым делом она стащила микротом и отнесла его в гаражи к Серёге Кузьмину. Теперь микротом очень пригодился, а Кузьмин стал для пушной феи самым важным человеком. От него теперь зависела заточка микротомных ножей и настройка прибора. Шутка ли, гистологические срезы в 10 микрон! Значит, микротомный нож должен быть идеально гладким. Зазубринка в одну десятую микрона оставит на срезах лисьего уникального мозга полоску, а значит, выводы могут считаться некорректными. Всё, что когда-то обслуживали за государственный счёт, теперь кустарно поддерживали энтузиасты, подвижники и помощники пушной феи… После первых неудачных гистологических срезов Татьяна Михайловна сама научилась затачивать ножи и просила Кузьмина слёзно – не пить.

– Не пей! Брось это дело! От тебя зависит будущее науки.

– Так уж и будущее, – вздыхал виновато Кузьмин.

– Видишь, парафин на предметных стёклах разошёлся, а срезы неровные, глянь в микроскоп-то!

Кузьмин послушно подвинтил окуляр под свой глаз.

– Год работы коту под хвост, Сергей. Прошу! Брось пить ради наших лис-мучениц, ради науки, ради славы нашего зверохозяйства и всего Пушнорядья!

– Да разве лисы – мученицы? А вы, Татьяна Михайловна? Вот уж кого подставили, так подставили. Убил бы, если б знал кто. – Кузьмин прищурился, согнулся над низким для него столом в три погибели и тихо проговорил: – Поговаривают, история-то с убийством мутная. Ничего не ясно до сих пор. Кто? Что?

– Мы должны смотреть в будущее. Предупреждаешь, чтобы лис не трогали, а если убьют или найдут мертвяка с клеймом в любой стадии разложения, чтобы несли на ветстанцию?