Лисье время

Мама осталась в Москве и работала на телевидении художником-гримёром. Ляля узнала позже, что маминой специализацией был мужской грим, она гримировала все предвыборные дебаты, то есть их участников, она знала характер всех этих «партийцев» – так она называла политиков. В перерывах между выборами мама гримировала ведущих новостей. Но «мамины» новости не показывали по бабушкиному телевизору. Эти новости шли в другие страны, с другими часовыми поясами – мама работала только ночью. Изредка появлялись загримированные ею новостники и в бабушкином телевизоре. И всегда они с бабушкой об этом знали – мама звонила, предупреждала. Телевизор – любимое времяпрепровождение Ляли. У неё были и видеомагнитофон, и кассеты с мультиками – мама привозила из Москвы. Она несколько раз в год приезжала в Пушноряд навестить и передать деньги, сводить Лялю к подругам: к тёте Ленке Ерёминой, к тёте Гальке Клайде… У тёти Стелки Карповской и тёти Светки Рябковой уже были девочки, ровесницы Ляли. И фамилии у них были другие, но мама называла их по-старому, а Карповской всегда выговаривала, что менять фамилию на Скворцова – много ума не надо, точнее, не надо вообще. Мама у Ляли на всё обращала внимание, ничего не упускала из виду, из слуха.

Мама вернулась в Пушноряд, когда в городе открыли региональный филиал центрального канала. Местное-то телевидение было всегда. Ляля любила местный канал. Телевышку Ляля видела с балкона. Из кухонного окна Ляля смотрела на шоссе и поля за ним, балкон же был в бабушкиной комнате, окна с той стороны выходили во двор, и далеко-далеко, за многими и многими крышами, маячил кончик телебашни – бабушка объяснила, что главное поймать волну. Их, этих волн, видимо-невидимо – и радиоволны, и телеволны тоже.

– Поэтому на нашем доме антенны. Они ловят сигнал с башни.

Ляля не понимала, как так ловят – руки, что ли, вытягивают. Телебашня казалась Ляле в детстве с длинными руками. Когда Ляля включала местный канал, ей казалось, что руки-щупальца дотягиваются и окутывают её, телевизор, все предметы в комнате – Ляле становилось тепло, уютно, спокойно. Телевизор – спасение от всех обид в детском саду. В телевизионном ящике все хорошие, даже злодеи из мультиков, они не обзываются, и перед ними не надо врать, что ты не хуже других. Перед телевизором Ляля такая, какая есть в жизни. Местный канал показывал фильмы и мультфильмы, фильмы прерывались на рекламу фабрики и меховых магазинов – любимых магазинов Ляли. Осенью прибавлялась реклама охотничьих хозяйств. Всю рекламу Ляля знала наизусть. Была и детская передача. Вёл сказку для малышей игрушечный зверёк Горностай Куницын. У него был хозяин, дед-охотник с наклеенной бородой. Что борода наклеена, сказала в свой недолгий приезд мама:

– Бороду позорно наклеили.

– Так вот и переезжай к нам, Зоюшка, я договорилась, тебя зачислят в штат, – предлагала бабушка в «мильонтысячный» раз.

Ляля с бабушкой ходили в телебашню, поднимались по огромной необъятнейшей лестнице с красным ковром, а узоры на ковре извивались синими щупальцами растений-мутантов. Бабушка с кем-то удалилась «переговорить» в какую-то комнату за какую-то дверь, а Ляля осталась в кафе; впервые в жизни сидела за столиком одна, а не с этими противными детьми из группы, которые всё норовили толкнуть исподтишка так, чтобы Ляля пролила красно-бурый, как запёкшаяся кровь на шкурке, борщ… В кафе Ляля с наслаждением «откусывала» специальной невиданной щербатой вилочкой рулет с мягким воздушным кремом. Такого пирожного она ещё никогда не пробовала. Крем таял во рту, а бисквит был пушистый, но не крошился, как магазинный, из упаковки. Бабушку любили не только на фабрике. Её и на телевидении любили. Ляля знала от бабушки: когда она приехала из Москвы и занялась шкурами, то одно время жила в зверосовхозе, на лисьей ферме, буквально бок о бок с лисами, бабушка общалась с зоотехниками и придумала для беременных норок и лис новый корм, чтобы шкурки их щенков стали прочнее. Когда фабрика отшила из этих шкурок шубы и манто, они пошли только на экспорт, и фабрика получила на следующий год втрое больше заказов. Бабушку сделали замначальника лаборатории на фабрике, пригласили в горком, вручили медаль, о ней написали в газете и сняли репортаж. И вот теперь она просила за дочь каких-то стареньких, как и сама, тётушек – чтоб взяли на телевидение дочь. Тётушки трепали Лялю по голове и восхищались, что Ляля – вылитая бабушка. Ляля чуть в них вилку не бросила – так ей это не нравилось. Но внешне Ляля скромно улыбалась, она всегда была тактичной, с детства, а в детском саду эта реакция стала у неё просто дежурной – ведь ответить обидчикам резко нельзя, всё равно всё свалят на неё, виноват всегда не кто начал, а кто ответил…

– Переезжай, – уговаривала маму бабушка. – Лялюшка без тебя скучает.

– Почему Лялюшка?! – возмущалась мама.

Маме напоминали почему, мама злилась, улыбалась мелкими, пегими от курения зубами, цедила: «Ах да… ну да…», ответила бабушке:

– Меня возьмут на работу, но в штат-то не сразу.

– Зато рядом с нами, со мной и с дочерью твоей, Зоюшка.