– Нет, мам. На этот любительский канал, в эту позорную студию я не пойду. Лампы там какие?
– Но студия вполне современная.
– Студия современная, а деньги смешные.
Мама ушла из комнаты, Ляля побежала за ней, но на вопросы Ляли, как нужно клеить бороду «не позорно», не отвечала. У мамы есть удивительная, самая ненавистная Ляле черта – ворваться в спокойное мирное настроение и взорвать его нервами, перебранками, выяснениями, часто на пустом месте. У бабушки микроскоп для рассматривания материалов, а у мамы – микроскоп для увеличения мухи до слона, и этот микроскоп встроен в глаз. Мама ещё любила обозвать их с бабушкой свиньями и в шутку, и всерьёз. А после сидеть и не отвечать на вопросы. Молчать как партизан. Вот и тогда, с этой бородой, мама не ответила, промолчала, сидела и курила тонкие сигареты. На столе стоял неизменный кофе и лежала пачка с нарисованным разноцветным раскрывающимся бутоном. Ляля решила рано утром перерисовать его себе в альбомчик. И перерисовала. Ляля все понравившиеся картинки себе перерисовывала.
Но когда в Пушноряде открылся региональный отдел центрального телевизионного канала, мама не задумываясь записалась в кандидаты. Бабушка опять бегала на телевидение, и опять с Лялей, и снова все восхищались, как внучка похожа на бабушку – ну просто одно лицо. И опять Ляля ужасалась: неужели она похожа на бабушку? Пирожное «орешек» из кафе, мороженое и чашка шоколада помогли пережить неприятность.
Маму приняли на работу, она переехала в Пушноряд накануне первого сентября. Ляля должна была идти в первый класс, и они с мамой торжественно пошли в «Детский мир» покупать туфли.
Во дворе они встретили лису.
– Пегий хромист. – Ляля решила похвалиться своими познаниями в делах лисьей селекции.
– Сразу видно: бабушка даром время не теряла. Ляль! – Мама загасила окурок. – Это, что ли, теперь нормально тут у нас, что лиса летом шарится на помойке рядом с многоэтажкой?
Новое слово «шарится» поразило Лялю. Какое оно точное. Шариться – сколько раз в детском саду копались в её шкафчике девчонки, подсовывая в карманы шубки чужие машинки, два раза воспитательница обвинила Лялю в воровстве… Сначала шарились девочки, потом нянечка, а потом воспитательница Виолетта Тихоновна обвиняла во всех смертных грехах и почему-то прибавляла: «Вся в бабушку…»
Мама остановилась, требовательно переспросила:
– И часто тут у вас такое?
«Тут у вас», – подумала Ляля, как будто сама мама и не жила здесь всё детство.
– Не знаю, мама. Зимой иногда случается. – Не могла же Ляля сейчас у дома, на улице, пересказывать две истории, которые приключились с ней и бабушкой, при участии лис, конечно.
Под ноги им с мамой кинулась ещё лиса. Точнее, сначала пробежал соседский пёс неизвестной породы – дворняжьей, но без лайки не обошлось. Пёс улепётывал, улетал на всех своих четырёх ногах, а потом уж неторопливо, с видом победительницы, проаллюрила лиса.
– Мама! Серебристая! Серебристая!
– Нет. – Мама обернулась, внимательно вглядывалась в лису. – Седая, Лялечка, совсем седая…
И тут случилось то, чего Ляля никак не ожидала.
– Ты моё солнышко… – Так ласково мама никогда не обращалась к Ляле. К Ляле она обращалась так: ты-моё-сол-ныш-ко! – Ты моя любимая…
Лиса остановилась, насторожилась, повела ухом-локатором, покачала головой, как бы что-то вспоминая.
– Иди, иди, лапочка, ты моя хорошая, не узнаёшь свою маму. – Мама присела на корточки, протянула руки. Лиса, осторожно ступая, подошла и… бросилась на маму – так показалось Ляле. Ляля даже закрыла лицо руками от испуга.
– Дуся! Ты моя Дусенька. Ну как ты жила без меня, родная, – обнимала лису мама, а лиса в ответ счастливо сипела и пыхтела. – Погладь лисичку, Алёнушка, погладь! – Мама присела на корточки, за холку направила лису к Ляле. И Ляля погладила лису. Спина её была костлявая, лисичка попалась худая. Мех был шёлковый, тёплый, пушистый, Ляля чувствовала биение лисьего сердца, размеренное, как тиканье будильника, Ляле понравилась эта седая. Лиса стала лизать маме ухо, будто что-то шептала на ушко, потом стала напрыгивать на Лялю и громко скулить – Ляля испугалась.
– Это она от радости, что познакомилась наконец с тобой. Она тебя знает.
Ляля опешила: откуда эта лиса может её знать?
– Меня? Знает? – прошептала Ляля.
– Да не пугайся ты. Просто Дусенька не будет так себя вести с незнакомыми. Она осторожная, иначе не дожила бы до таких лет. Ей и на ферме уже лет пять было. А сейчас. Фьють! – присвистнула мама. – Столько и не живут. Может, не Дуся? Дусь! Ты или не ты?
От помойки бежала к ним и вторая лиса, пегая, с белыми пятнами на задних лапах выше скакательного сустава.
– Ты моя лисонька, какая ты красавица, пятнистая какая, – запричитала мама и на эту лису. Но с ней мама обниматься не стала.
Лисы аллюрили вокруг.
– По-моему, они пришли нам что-то сказать. – Мама внимательно наблюдала за лисицами.
– Предупредить, – поправила Ляля.
Мама удивлённо посмотрела на Лялю. Если бы она знала про те, прошлые две встречи с лисами, она бы не удивлялась. Но мама была в своей Москве. Пусть ей бабушка рассказывает, Ляля не будет.