Лисёнок (СИ)

Как-то ночью я проснулся от стука коготков по полу и увидел, что лисёнок пробрался с террасы ко мне и сел посреди комнаты.

— Что? — спросил я.

Лисёнок поёрзал на месте, тихо потявкивая.

— Пить хочешь?

Я сел, спустил ноги на пол. Лисёнок пулей шмыгнул на кровать и залез под одеяло. Я приподнял край и увидел, что зверёныш свернулся там клубком и довольно сопит, прикрывая кончиком хвоста свою хитрую мордочку. Я невольно рассмеялся и не стал прогонять его, хотя это было, конечно, баловство — позволять лису спать на кровати. А он повадился!

Да, Микку прав: чем скорее мы выпустим зверёныша в лес, тем лучше будет для всех, а в особенности — для лисёнка.

Листва покрылась золотом, начала опадать — и мы решили, что пора выпускать лисёнка. Бегал он уже резво, не поджимая лапу.

Набравшись духу, я взял лисёнка на руки и понёс в лес. Каждый шаг давался нелегко, как будто из меня тянули душу железными клещами: я очень к нему привязался и расставаться с ним не хотел. Но я понимал, что надо. Отнёс я его на ту самую поляну, где он попался в капкан. Решил, что там ему будет легче отыскать дорогу в лисьи логова. А может быть, лисы сами придут за ним.

— Так будет лучше, — сказал я, убеждая самого себя, и поставил лисёнка на траву. — Беги домой.

Лисёнок внимательно посмотрел на меня, но не двинулся с места. Я махнул рукой, показывая на лес:

— Ну же!

Лисёнок наклонил голову набок, прислушиваясь, но, видно, не понимал, что я от него хочу. Я вздохнул, развернулся и пошёл домой. Шурх-шурх-шурх! Я обернулся: лисёнок бежал за мной. Я махнул на него, он остановился.

— Беги домой! — приказал я.

Лисёнок и не думал уходить. Тогда я шугнул его. Лисёнок дал стрекача, но у кустов остановился и посмотрел на меня. Я продолжал махать и улюлюкать, пытаясь прогнать его дальше, но сердце ныло, нелегко было так поступать. Как будто это предательство — оставлять его там, в лесу, одного… Я несколько раз оборачивался, уходя, но лисёнок по-прежнему стоял у кустов и смотрел мне вслед, как будто надеясь, что я вот-вот позову его.

— Ну, отпустил? — спросил у меня Микку, когда я вернулся.

— Отпустил, — кисло сказал я. — И знаешь, что? Так паршиво я ещё себя никогда не чувствовал.

И мы оба вздохнули и потащились в дом, чтобы пропустить по стаканчику с горя. И тут же разом вскрикнули, потому что лисёнок был там: сидел посреди комнаты и хитро поглядывал на меня, повиливая хвостом. О! а вдруг он подумал, что я приказываю ему вернуться «домой», то есть сюда?!

— Ну и ну! — засмеялся брат. — Через окно, что ли, забрался в дом? Хитрюга, провёл нас!

Я с облегчением выдохнул, как будто камень с души упал. Но мы, конечно, понимали, что дальше расстаться с ним будет ещё сложнее.

И лисёнок остался.

Лисёнок прожил у нас до первого снега. Он раздобрел, и кончик хвоста у него слегка раздвоился. А Микку вспомнил легенды о том, что лисы с двумя или даже тремя хвостами были покровителями леса. Не думаю, что этот раздвоенный кончик шерсти можно было считать «двумя хвостами», но что-то в этом было.

Я привязался к лисёнку даже больше, чем он ко мне, и на какой-то момент перестал думать о том, что однажды всё равно придётся отпустить его в лес. Лисёнок повсюду таскался за мной, как собачонка, и выпрашивал печенье, а ночью спал в ногах или забирался мне под бок, сопя и с наслаждением фукая мне носом в руку. Лапа у него уже не болела, но если он хотел схитрить, то начинал хромать и повизгивать, и тогда я брал его на руки и тащил на себе, а лисёнок довольно поглядывал на меня хитрыми глазками и улыбался во всю свою лисью морду. Или играл с ним в «воротник»: вешал его к себе на шею, хотя зверёныш был уже тяжеловат, и лисёнок висел на мне воротником, вытянув вниз все четыре лапы. Он обожал так висеть и дремать! А ещё он не понимал слова «нельзя», вернее, понимать-то он его понимал, но делал всегда по-своему, прекрасно зная, что за это ему ничего не будет.

Когда выпал первый снег, лисёнок отчего-то встревожился. Он выскочил на улицу, тычась носом в снег, и стал скулить, задирая морду вверх.

— Что это с ним? — заволновался я.

Микку предположил, что со снегом пришли новые запахи, которых лисёнок не знает, поэтому он так себя и ведёт. Но всё было проще: со снегом пришли лисы. Поначалу они лишь тихо потявкивали за изгородью. Лисёнок прислушивался к их голосам, прижимаясь к моим ногам, как будто его пугали эти звуки. Может, он уже отвык от сородичей? Потом лисы стали настойчивее: они запрыгивали во двор, кружили, пятная снег следами ловких лап. Лисёнок никогда не выходил к ним, но, едва они исчезали, выбирался во двор и тщательно изучал их следы.

В конце концов это случилось.