Это было ранним утром. Солнце едва-едва успело взойти и нагнать на снег розоватую дрёму. Лисы появились снова, перебрались через ограду и стали носиться по двору, играя друг с другом и лаем призывая лисёнка к ним присоединиться. Лисёнок потоптался, нерешительно поглядывая то на лис, то в мою сторону, потом вдруг в два прыжка перепрыгнул террасу и сиганул в лисий круговорот, и вот они уже все вместе носились по двору, как сумасшедшие, кусая друг друга, клубком катаясь по снегу, оглушительно тявкая и рыча. Ошеломительное веселье!
— А? — Микку проснулся, вышел на террасу, протирая глаза, и воскликнул: — Лисы! Лисы!
Лисы испуганно заметались по двору, одна за другой перелетели через ограду и припустили к лесу. Лисёнок нерешительно остановился посреди двора, искоса посмотрел на меня, вильнул хвостом и… как птица перелетел через изгородь. Я тихо вскрикнул. Лисёнок споткнулся, приостановился на мгновение, бросил на меня последний (прощальный?) взгляд и скрылся вслед за остальными лисами в рассветном лесу.
— Нагуляется и придёт, — сказал Микку.
— Да… — сдавленно ответил я, — конечно.
Я уже знал, что лисёнок не вернётся, просто не хотел произносить этого вслух. Но я всё равно ждал его, ждал, ждал… а он не приходил.
И вот уже зима наступила, грозя морозами и метелями. Зима… зима вокруг. И в сердце тоже — зима…
В лисьей норе
Зима. В последние дни она прямо-таки лютовала: снег валил не переставая, ветры наметали сугробы в человеческий рост высотой, от мороза буквально трещало в воздухе! Я часто думал: а как там лисёнок, один, в этом холодном, завьюженном лесу? На душе становилось тревожно, но потом я думал: ведь лисы живут в этих местах не одну сотню лет и как-то выживали до сих пор, а значит, и лисёнок тоже.
Впрочем, стоило беспокоиться не о лисёнке, а о нас самих: брат слёг с температурой, я подозревал воспаление. Так что я решил съездить в лесничество за таблетками и горчичниками и, быть может, вызвонить доктора: у лесников была рация. Микку пытался меня отговорить:
— Дороги перемело, заблудишься или машина перевернётся. Что тогда?
Но я его не послушался: нахлобучил шапку, замотал шею шарфом и — в путь! Машина долго не заводилась, упрямилась, хрипела, как будто и она простудилась на этом морозе, но я дёргал её, пока мотор не завёлся. Дороги перемело, Микку был прав, и лишь по верхушкам дорожных столбов можно было догадаться о направлении. Машина фыркала и хрипела, стараясь продраться через сугробы, и скоро заглохла; реанимировать её вторично уже не удалось. Пришлось бросить её и пойти пешком. Метель усилилась, поднялся ветер, меня то и дело сносило на несколько шагов назад, но я всё равно упрямо брёл через снег. Глаза щипало от летящей в них снежной пыли, воздух стыл в лёгких…
«Ничего, — утешал я сам себя, — половину-то дороги я проехал. Сейчас уже должно показаться лесничество, там и отогреюсь».
Но вот что-то оно не показывалось.
Я сглотнул. Кедр? Деревья я к тому времени уже научился отличать, да и снег под деревом был усыпан кедровыми шишками, но сейчас моё открытие меня не порадовало; кедры росли далеко в лесу, но уж никак не возле дороги, а это могло означать лишь одно: я забрёл в порядочную глушь, сам того не ведая. Далеко-далеко от дороги! Нужно скорее выбираться отсюда: мороз крепчал, в голове звенело от его залихватских щипков. И я побрёл искать дорогу, проваливаясь чуть ли не по пояс в сугробы. Снег залеплял глаза, мешая смотреть. Я оступился, упал на колено, вскрикнул от пронзившей ногу боли: в снегу торчали какие-то острые палки. По штанине расплылось кровавое пятно, я прихватил его ладонью и попытался встать, колено отдалось тупой болью. Из сугроба мне выбраться удалось, и я поковылял вперёд, хромая, морщась и оставляя на снегу позади себя ядовито-красные капли.
В мельтешащем полумраке леса мне почудились какие-то звуки. Стук? О, должно быть, это лесничие рубят дрова! Я обрадовался, но тут же осознал, что это всего лишь стучат мои зубы. Я остановился, растирая оледеневшие щёки и почти не чувствуя их. Рук и ног я, впрочем, тоже не чувствовал: они казались деревянными. Если не потороплюсь, замёрзну тут и оттаю лишь весной! Печальный конец.
Я сделал ещё несколько неверных шагов, пошатнулся и упал ничком в снег. Холодно… и хочется спать… О, как хочется спать! И я как будто провалился в вату, мягкую и колючую одновременно… царапающую меня по лицу… или это были облака… и какой-то гул, отдалённо похожий на шум океана… А потом стало тепло. Так тепло, точно меня завернули во что-то мягкое, пушистое, что-то бесконечно знакомое и… Я разлепил веки, глаза наполнились влагой, едкой как щёлочь.
Я ещё жив.
Я силился понять, что же это такое неясно виднелось перед глазами. Какой-то странный узор, как будто змеи сплелись в немыслимый клубок… А, да это корни дерева! Я лежал на спине, а надо мной был потолок из корней. Где это я?