Лишь одна музыка

Почему? Почему? Почему? Почему? Я уже столько вынес. Но это затрагивает не только меня. Бедная собака всплакнет, что было когда-то время до ее рождения. Горностай! Горностай! Горностай!

Горностай, чем я тебя обидел? А мех твой зимне-белый? Кончика хвоста нет, но ведь это эскиз: вместо астролябии — буква «о», вместо нот — пустота. Чистый, невинный и благородный белый горностай в зимние месяцы, летом ты портишься и становишься коричневым.

Где выдуман тот пес, что дан мне в утешенье? Зачем он должен отрастить кошачьи когти? Мы целовались — а за нами наблюдали.

Жажа, ты умерла. Старая вдова Формби умерла. Может, Карл тоже разговаривает со мной из небытия, как свет от потухшей звезды? Снаружи зала гравюр и рисунков — карта Венеции. Я должен рассказать ей об этом и о другом тоже. Ей будет интересно. Гондолы наши разошлись на Оксфорд-стрит. Она вуаль подняла — и исчезла.

Прошлой ночью ее руки двигались по клавиатуре. Что она играла, что успокоило меня во сне? Бах, точно Бах, но я никогда его раньше не слышал. Сколько камер должно быть в сердце, чтобы играть такую музыку? Написал ли он ее в первые годы после своей смерти?

8.13

Странно быть мужчиной и никогда не знать беременности. Не чувствовать, как твоя часть открывается и твоя часть тебя покидает и так громко плачет, будто и не была твоей частью. Потом оно надевает зеленую кепку и серый костюмчик, и у него есть друзья. Со всеми, кто ждет на ступеньках Пембриджа, когда появятся эти их частички, такое однажды произошло.

Сейчас время для конских каштанов и их ежовой кожуры. Платановые листья, липовые листья кружатся, крутятся. Что думает юный Люк из Бостона про конские каштаны? Что думает про конские каштаны его Ома из Клостернойбурга, 26-го района Вены во времена Рейха? Она стоит под кровавым буком и что-то бормочет. Вдоль Дуная растут каштаны и тополя.

О, уже 3:45. Они появляются и получают свои поцелуи, но где же Люк? Это ее машина там запаркована. Она выходит и торопится вверх по ступенькам. Там Люк и она. На их лицах написано счастье.

Она на тротуаре рядом с машиной. Она меня не видит и не может слышать. С этим нужно что-то сделать. Верди не может читать Вагнера по губам, так же как лев — грифона.

Я в ее поле зрения. Она вздрагивает. До чего же голубые у нее глаза, полные внимания и паники.

— Майкл.

— Здравствуй, Джулия. Ты знаешь, собачка у Карпаччо...

— Что?

— Ты знаешь. В Венеции, у Скьявони...

— В Венеции, где?

— В Скьявони...

— Люк, в машину.

— Ну мам, это же Майкл. Я хочу...

— Немедленно в машину.

— О’кей, о’кей, не сердись.

— Про что это вообще? Почему ты нас беспокоишь?

— Но все, что я хотел сказать...

— Да?

— Что собака изначально была кошкой. Или лаской, или горностаем. Это совсем не было собакой. Я видел его ранний эскиз.

— Майкл, что именно ты пришел сказать?

Мне нужно столько всего сказать, что я ничего не говорю. Формби, Тонони, Августин... Имена в телефонной книге, как они могут разбить ей сердце?

— Ну так что? Не стой просто так.

— Я...

— Майкл, это безнадежно.

— Я думал, ты сказала, что ты будешь всегда меня любить.

— Я не ожидала, что дойдет до такого.

— Джулия...

— Нет. Люк тебя видит. Стой, где стоишь.

— Я получил письмо от Карла Шелля.

— Майкл, извини, я не могу с тобой говорить.

— Бонсай...

— Да, — горько говорит она. — Да. Ему хорошо. Очень, очень хорошо. Прекрасный подарок. Наверно, я должна тебя поблагодарить.

— Почему ты играешь «Искусство фуги»? Что ты хочешь этим показать?

— «Искусство фуги»? Почему? Боже мой, почему бы нет? Я его тоже люблю. Но я действительно должна идти, поверь мне. И, Майкл, ты мне мешаешь. Неужели не ясно? Ты мне мешаешь. Не жди, пожалуйста, не поджидай меня больше. Я не хочу тебя видеть. Не хочу. Действительно не хочу. Я просто сломаюсь... Если ты меня любишь, ты этого не хочешь. А если не любишь, так иди и живи свою жизнь.

Она закрывает глаза.

— И нет, ради бога, не говори мне, что именно ты чувствуешь на самом деле.

8.14

Три недели прошло после встречи с ней. Один за другим я убираю образы из моей памяти.

Нет, я не вижу смысла в этих видениях, я могу обойтись без: комнат, встреч, пятнышек на ее радужке, запаха ее кожи, пусть их уберут будними утрами, пусть они улетят на воздушных шариках.

Наконец я тоже поверил, что можно что-то построить на пустом месте, и место это действительно пустое. Понадобилось время, ведь ростки надежды хорошо укоренены. Что касается лично меня, думаю, что, если я покину этот мрак, эту пустоту, мир вокруг даже не чихнет. Я буду свободен от снов и мыслей и Буду Сам Себе Маэстро. Ну да, отец будет горевать. Тетя Джоан будет горевать. С приходом осени круги у меня под глазами становятся глубже.

То, от чего я не могу избавиться, должно быть убрано как можно дальше. Я найду склад далеко в пригороде и положу туда все ненужное: запахи, звуки, виды, намерения.

Субботнее утро, но я не плаваю. С моста я наблюдаю блики света на воде, в следах «Водяных змей» далеко за пределами Лидо. Я читаю предупредительную надпись: «Осторожно! Мелководье. С моста не прыгать». Нет, нет, я пловец, я доживу до артрита.