— Прекрасно, — говорит Джулия, не прикасавшаяся к еде последние пару минут. — Тебя правда не волнует Вселенная и все такое?
— Ну нет, не втягивай меня в религиозный спор, — говорю я устало.
— Но ведь ты читаешь Донна. Наши монахини его звали Донн Отступник.
— Это ничего не значит, Джулия. Я люблю его читать именно потому, что мне не важно, откуда у него ноги растут. Меня это расслабляет на ночь.
— Расслабляет! — потрясенно говорит Джулия.
— Мне нравится его язык. Я размышляю над его идеями. А вот его библейские изыскания меня совершенно не волнуют... И вообще не понимаю, чего люди так носятся с этим своим Богом, — добавляю я безжалостно.
— Ты просто не признаешь никаких авторитетов, Майкл, в любой форме, — говорит Джулия. — Ты создаешь кумиров, но не признаешь авторитетов. И храни Бог твоих кумиров, если вдруг окажется, что они — колоссы на глиняных ногах.
— Ну боже мой, — говорю я, раздраженный этим анализом моего характера, к чему Джулия всегда была склонна.
— Мой отец был совсем не в себе под конец, — говорит она. — Помню, я молилась о быстрой смерти. Каждый раз, когда мы его навещали, он казался все более злобным, все более запутавшимся. Под конец он даже не спрашивал про Люка. По крайней мере, он умер до того, как я потеряла слух. Был бы совсем комичный поворот: он не понимает меня, я не понимаю его.
Я протягиваю руку через стол и кладу ладонь на ее запястье. Ей, похоже, нравится, но потом она убирает руку.
— Наверное, лучше было бы ужинать где-то не тут, а подальше от дома, — говорю я. — Я буду держать руки при себе.
— Не в этом дело, Майкл. Очевидно же, что мы не просто друзья.
Когда наши тарелки убирают, я пробую сменить тему.
— Не беспокойся про репетиции, — говорю я.
— Ты там будешь, да? — спрашивает она.
— Конечно.
— Ты не то чтобы обязан.
— Но я буду потому, что хочу тебя услышать.
— Там такая чудесная партия для фортепиано.
— И для скрипки, — говорю я с сожалением.
— И для виолончели. — Она напевает кусочек виолончельной партии одной из вариаций.
Официант интересуется, будем ли мы кофе или десерт, но она продолжает напевать. Он стоит за ней. И, только заметив, что я смотрю на него, она понимает, что к ней обращались. Она поворачивается к нему, видит, что он готов принять наш заказ, и быстро говорит:
— Да, хорошо. Это-то я и буду.
Почти незаметно закатив к потолку глаза, с подчеркнутым терпением:
— Что именно, мадам?
— Что именно? О, прошу прощения, вы не могли бы повторить?..
— Эспрессо, капучино, латте, американо; без кофеина или обычный, — говорит он с демонстративными паузами между словами.
Джулия краснеет, но ничего не говорит.
— Итак, мадам?
— Спасибо, ничего.
— А десерт? У нас есть...
— Нет, спасибо. Принесите счет, пожалуйста. — Она немного тревожно отодвигает стул.
— Прости, — говорю я. — Прости, пожалуйста. Надо было ему что-нибудь ответить. Он невежа.
Она мотает головой.
— Он не мог знать, что происходит, — говорит она. — Я должна была ему сказать, что у меня проблемы со слухом, и попросить повторить. Первое, чему нас учат, — не стесняться этого. Почему мне это так невыносимо? Потому ли, что я не могу себе позволить, чтобы люди это знали? Или я просто трушу?
Официант приносит счет. Она платит, оставляя, как я замечаю, большие чаевые, и мы поднимаемся, чтобы идти. Но ей по-прежнему неловко.
Вечер кончается на этой неприятной ноте. Так что я предлагаю Джулии пойти ко мне, зная заранее, что ее ответ будет: она должна возвращаться домой к Люку. Но она согласна, по крайней мере, зайти в бар неподалеку — «У Жюли». Вечер ясный и теплый, и мы сидим снаружи, и к нам опять приходит счастье быть вместе. Мы поцеживаем кофе и алкоголь и делим десерт на двоих. Я благодарю ее, но не целую. Провожаю ее почти до дома, но, как она просит, не до самой двери.
4.20
— Я не поняла, — говорит Джулия, — что мы репетируем без контрабаса.
Пирс, Эллен, Билли и Джулия собрались на их первую репетицию квинтета «Форель» Шуберта. Нам удалось зарезервировать комнату для репетиций с неплохим роялем в Королевском колледже музыки. Пока что я просто зритель, но после будет короткая репетиция квартета.
Если бы я сообразил раньше, я бы понял, как отсутствие контрабаса может повлиять на Джулию: его глубокий ритмичный пульс в течение всей пьесы ей бы безмерно помог. Если бы я только предупредил ее заранее или принял какие-нибудь меры.
— Проблема в том, что наша контрабасистка в Вене, — говорит Эллен. — Ничего не попишешь. У нас с ней будет пара репетиций уже там.
— С ней? — спрашивает Джулия, немного удивленно.
— Да. Петра Даут, — говорит Пирс.
— Прошу прощения, я не ухватила ее фамилию. Как она пишется?
Я молчу и даю Пирсу ответить. Чем меньше людей с ней говорит, тем лучше.
— Д, А, У, Т. Ты ее знаешь? Я имею в виду твои связи с Веной...
— Нет, — говорит Джулия. — Но я ведь не вращаюсь в оркестровых кругах и не очень знаю контрабасистов.
— Ну что, начнем? — спрашивает Пирс.
— Пирс, — говорит Джулия, — прежде чем мы начнем, пара моментов...
— Ну-ну?