Лишь одна музыка

Мое первое настоящее восстание против еды также связано с холодильником. Когда мне было около десяти, мы с отцом поехали забрать птиц с индюшачьей фермы. Некоторым отрубали головы, других уже ощипывали, третьи еще бегали и что-то клевали. Я был настолько несчастлив от мысли, что эти самые птицы, на которых я смотрел, превратятся в безжизненные горы, забивающие наш холодильник, что пообещал, что никогда больше не буду есть рождественскую индейку, ни тогда, ни потом. Несмотря на заманчивый аромат начинки и насмешки отца, я не сдался в то Рождество.

При переходе хозяйства в руки тети Джоан яблочный соус моей матери уступил место клюквенному, на что отец каждый раз жалуется. Это не Рождество без яблочного соуса, клюквенный соус — американское изобретение, слишком едкий, действует на желудок.

В этом году Рождество бесснежное, с обычным скучным моросящим дождиком. Но мне хорошо после долгого ужина и рождественского пудинга с кремом из белого рома. Попытка тети Джоан заменить ром бренди была успешно отвергнута несколько лет тому назад. Я купил бутылку шампанского, и отец выпил несколько бокалов.

— Совсем неплохо иногда делать то, что хочется, — говорит он.

— Ну да, — отзывается тетя Джоан, — а небось чаще делать то, что хочется, — еще лучше.

— Это мне полезно для сердца, — кивает отец. — Там не твои «Змеи»? — спрашивает он, показывая в телевизор.

И вправду, «Водяные змеи» в новостях, плывут свои ежегодные рождественские сто ярдов. Около половины старой компании ребячатся, но на платформе для ныряния есть и много участников, пришедших в этот единственный раз. Собралась толпа и их подбадривает. Я рад быть там, где я сейчас, уютно почесывая Жажу за ушами. Лениво размышляю, когда же покажут программу, в которой нас снимали. Может быть, уже и показали.

— Я так и не простила Мэгги Райс, — говорит тетя Джоан, смотря телевизор.

— Ты про что, тетя Джоан?

— Мэгги Райс. Я так ее и не простила.

— За что ты ее не простила?

— Она поставила мне подножку во время соревнований на Троицын день.

— Да ну!

— Это, мол, из-за того, что я дважды уже выигрывала. Я с ней с тех пор не разговариваю.

— Сколько тебе было лет? — спрашиваю я.

— Мне было семь.

— О.

— Не забыла и не простила, — говорит тетя Джоан с удовлетворением.

— Что с ней потом стало? — спрашиваю я.

— Я не знаю. Я не знаю. Может, она давно умерла. Довольно милая была девочка, на самом деле.

— Правда? — спрашиваю я и начинаю засыпать.

Тетя Джоан смотрит на отца, который задремал с улыбкой на лице.

— У ее отца был магазин на Дрейк-стрит, — продолжает тетя. — Но Дрейк-стрит тоже нет — убита торговым центром. Чампнесс-Холл и тот продали.

— Пойду прогуляюсь, — говорю я. — Пожалуй, речь королевы в этом году пропущу.

— А, ну хорошо, — соглашается тетя Джоан, к моему удивлению.

— Может, зайду к миссис Формби, отнесу ей немного твоего рождественского пудинга.

— Ее муж был в Совете, — говорит мой отец, не открывая глаз.

— Я вернусь через час-два.

2.11

Миссис Формби радостно смеется, увидев меня. Она довольно богатая, очень уродливая женщина, с лошадиными зубами, в очках с толстыми стеклами. Ее муж, умерший какое-то время назад, тоже был уродлив, но я мало с ним виделся, когда был ребенком. Я считал их замечательно экзотической парой. В юности он был — кто бы мог подумать — чемпионом по катанию на роликовых коньках, а она — скрипачкой в оркестре. Однако было трудно представить их молодыми, настолько старыми они казались мне уже тогда. Формби жили в большом каменном доме с большим садом, полным великолепных цветов, довольно близко от нашего района с булыжными мостовыми, домиками ленточной застройки и магазинами. Как они встретились, откуда было их благополучие, а также чем ее муж был занят в Совете, я так и не знаю.

— Здравствуй, Майкл, как я рада тебя видеть. Я думала, что ты придешь завтра вывезти меня на прогулку.

— Сегодня я пешком. Просто гуляю после ланча.

— А это что? Это мне?

— Кусок рождественского пудинга моей тети. Готовишь недели, а наслаждаешься несколько секунд. Прямо как музыка.

У четы Формби не было своих детей. А у меня, единственного ребенка, не было компании дома. Миссис Формби полюбила меня и настаивала, чтобы я ходил с ней на самые разные мероприятия, которые моя семья не посещала. Именно она, а не ее муж, научила меня кататься на роликовых коньках, и она повезла меня в Бельвю23 слушать великого «Мессию»24, когда мне было всего девять лет.

— Ты знаком с моим племянником и его семьей? Почему бы тебе не выпить стаканчик с нами? Мы только что кончили обедать. Правда, наш пудинг был из «Маркса и Спенсера».

— Пожалуй, я пойду дальше, миссис Формби.

— О нет-нет-нет, Майкл, заходи.

Племянник — лысый, цветущий человек лет пятидесяти, дипломированный геодезист из Чешира, — встречает меня словами: «О да, скрипач». Он смотрит на меня оценивающе и несколько неодобрительно. Его жена, сильно моложе, занята тремя девочками, которые дерут друг друга за волосы, хнычут и ссорятся, споря, какую программу смотреть.