Лишь

Начнем с того, что природа не была с ним щедра: по всем параметрам он весьма зауряден. Обыкновенный американец, улыбается и хлопает белобрысыми ресницами. Милое личико, но на этом все. Кроме того, с юных лет в момент близости его порой охватывает такая паника, что он либо слишком быстро финиширует, либо никак не может завести мотор. Чисто технически: плох в постели. И все же, подобно нелетающим птицам, Лишь выработал другие механизмы выживания. Подобно нелетающим птицам, он об этом не догадывается.

Он целуется… как бы вам объяснить? Как влюбленный. Как тот, кому нечего терять. Как человек, который совсем недолго учит чужой язык и знает только настоящее время второго лица. Только ты, только сейчас. Некоторых мужчин никогда в жизни так не целовали. Некоторые мужчины – после Артура Лишь – понимают, что их никогда больше так не поцелуют.

Еще одна загадка: его прикосновения околдовывают. По-другому это не назовешь. Возможно, все дело в том, что он «ходит без кожи» и потому одним касанием передает свои нервные импульсы другим. Роберт сразу обратил на это внимание; он сказал: «Ты кудесник, Артур Лишь». Менее чуткие натуры, зациклившиеся на своих специфических нуждах («Выше; нет, выше; нет, ВЫШЕ!»), ничего не заметили. Но Фредди тоже это почувствовал. Легкий шок, нехватка кислорода, минутное беспамятство, потом открываешь глаза – а над тобой невинное блестящее от пота лицо Артура Лишь. Он излучает, источает какую-то бесхитростную невинность – может, в этом его секрет? Не устоял перед его чарами и Бастьян. Как-то вечером после подростковых шалостей в прихожей они начинают раздевать друг друга, но, не в силах одолеть иноземные застежки, вынуждены раздеться сами. Когда Артур заходит в спальню, Бастьян уже лежит на кровати, голый и загорелый. Артур садится рядом и кладет руку ему на грудь. Бастьян шумно вздыхает. Выгибает спину; его дыхание учащается, и он шепчет: «Was tust du mir an?» («Что ты со мной делаешь?») Лишь не имеет ни малейшего понятия.

На четвертой неделе своего пребывания в Германии Лишь замечает что-то неладное: его помощник Ганс, и без того юноша серьезный, сидит на паре мрачнее тучи, подпирая голову руками, будто она отлита из чугуна. Размолвка с любимой, догадывается Лишь. Одна из тех красивых, остроумных, пыхтящих как паровоз немецких бисексуалок, блондинок с выпрямленными волосами, одевающихся в стиле «американское ретро»; или иностранка, прекрасная итальяночка в медных браслетах, улетевшая домой, в Рим, жить с родителями и работать администратором в галерее современного искусства. Бедный, безутешный Ганс. Но когда он теряет сознание прямо за партой, пока Лишь чертит на доске диаграмму по Форду Мэдоксу Форду[64], становится ясно, что дело в другом. Мертвенная бледность, прерывистое дыхание: эти симптомы Артуру Лишь уже знакомы.

Он поручает студентам отвести бедного мальчика в Gesundheitszentrum[65], а сам идет в изящный современный кабинет доктора Балька просить на своем ломаном немецком нового ассистента. Смысл сказанного доходит только с третьей попытки, и доктор Бальк издает тихое «Аха».

На следующий день Лишь узнает, что доктор Бальк слег с какой-то неведомой хворью. Посреди пары, синхронно взмахнув хвостиками, точно перепуганные лани, тихо падают в обморок две девушки. Лишь начинает видеть закономерность.

– По-моему, я немного распространяю, – сообщает он Бастьяну за ужином в местном ресторанчике. В меню столько диковинных позиций (под заголовками «Холодные друзья», «Горячие друзья» и «Друзья с хлебом»), что Лишь каждый вечер заказывает одно и то же: шницель с кисловатым картофельным салатом и большой бокал искрящегося пива.

– Артур, ты вообще о чем? – спрашивает Бастьян, отрезая себе кусочек его шницеля.

– По-моему, я немного распространяю заразу.

Бастьян качает головой.

– Это вряд ли, – говорит он с набитым ртом. – Ты же не заболел.

– Но все остальные больны!

Официантка ставит перед ними хлеб и Schmalz[66].

– Знаешь, это очень странная болезнь, – говорит Бастьян. – Я чувствовал себя совершенно нормально. А потом, когда ты заговорил со мной, у меня закружилась голова и подскочила температура. Просто кошмар. Но всего на одну ночь. Думаю, это сок брюссельской капусты помог.

– Я не принес сок брюссельской капусты, – говорит Лишь, намазывая смальцем ломоть черного хлеба.

– А мне снилось, что принес. И это помогло.

Наш автор в замешательстве. Он меняет тему:

– На следующей неделе у меня событие.

– Знаю, ты говорил, – отвечает Бастьян, угощаясь его пивом; свое он уже прикончил. – Литературные чтения. Скорее всего, я не приду. На таких мероприятиях обычно скука смертная.

– Нет-нет-нет, я никогда не убиваю скукой. А еще на следующей неделе выходит замуж моя подруга.

Взгляд баварца блуждает по залу и останавливается на телеэкране, где показывают футбол.

– Да? – рассеянно говорит он. – Близкая подруга? Она расстроилась, что ты не придешь?