Лишённые сна

Но, несмотря на подобные агрессивные заявления и ожесточённые споры, и Романов и Нана говорили совсем неискренне, будто весь их разговор был сплошной заготовкой.

– Почему ты споришь с ней? – тихо спросил Лёша, когда азиатка ушла. – Почему не даёшь ей шанса подобраться?

– Пока я спорю – я живу. Нана хорошая, правда, но ей нельзя дать всего, что она хочет. Я, считай, удерживаю Площадь от гибели одним только спором с ней. И ты спорь, спорь здесь со всеми.

– Мне нужно узнать одну вещь, о смерти, как можно…

– О смерти говорить с Лектором, – отрезал Романов, – не смей спрашивать об этом на Площади.

– А где этот Лектор?

– Лектор – это конец пути, – глаза мужчины вновь загорелись белым, – Лектор – это перед выходом, Лектор – это ответ.

– Как мне попасть к нему, Романов? – У Лёши начал трястись подбородок.

– Не делай вид, что ты не понял сути. Спор есть ключ. Тебе нужны ответы на глубокие вопросы? Значит нужно искать их на глубине; спускаться ниже, говорить и спорить с теми, кто ждёт там.

– Мне спросить у них про… про то, на что ты не можешь ответить?

– Нет, чёрт подери, ни в коем случае не выдавай себя! Чем больше ты недоволен ответом, тем больше тебе расскажут. Когда речь зайдёт о страхе – не бойся, когда о счастье – не радуйся, и лишь тогда Лектор примет тебя. Иначе Площадь… а тебе здесь не место.

– Значит, через спор я доберусь до Лектора? – задумался юноша.

Романов кивнул.

– Почему ты всегда протестуешь Нане? – спросил Лёша через несколько минут.

– Веры в ней нет. Она, как флюгер, смотрит туда, куда дует ветер мнения толпы этих чёртовых туристов, и, как губка, впитывает в себя что попало, уж не знает, кого защищать, всех, кхе-кхе… любит. Сорваться ей не на кого, понимаешь? Боится обидеть. А я – отступник – для этого идеально подхожу, вот на меня вся желчь и льётся.

«Спорить, так спорить», – решил Лёша и выпалил: – А в тебе, надо понимать, есть вера?

– Есть, – строго объявил Романов.

– А не из тех ли ты защитников, чьё оружие лишь язык да умные слова? Положат перед тобой крест и хлеб, что выберешь?

– А причём тут крест? Ты не путай религию с верой, у меня вопрос нравственный. Я решил, раз уж мир катится в пропасть, так пусть хоть я останусь человеком.

– Человеком, – усмехнулся юноша, – годы идут, и всё меняется, всё катится в пропасть, и всегда остаются такие, как ты, моралисты… разве что псевдо, которые остаются так называемыми людьми, никому не нужными. Я даже и не знаю, кто из вас хуже. Чем вы лучше тех, против кого боретесь?

Громкий хлопок оглушил Лёшу, и свет померк в его глазах. Он очнулся в начале длинного пустого коридора. Старые гудящие подвесные лампы на потолке освещали чёрный как ночь кафель на полу и на стенах.

Юноша двинулся вперёд и вскоре очутился перед ржавой, слегка приоткрытой железной дверью.

III. Зал 1. Авик

Лёша долго не решался войти.

Из-за двери доносились крики Ланы, она звала его, громко плакала и молила о помощи, припоминая скамейку слёз и обещание вернуться.

«Это не ты! Меня пугают, – думал он, вспоминая слова Романова, – нельзя бояться!»

Крики переросли в истошные вопли, сопровождаемые нечеловеческим рёвом и мерзким смехом. Страшная мелодия законсервированного в зале мучения вырывалась наружу сквозь приоткрытую дверь и эхом разносилась по кафельному коридору. Лёша стоял недвижимо и еле слышно глубоко дышал, зажмурившись и сжав руки в кулаки, юноша молил самого себя не бояться, но страх всё никак не желал отступать. Тогда узник положения постарался сместить акцент испуга: он представил, что боится не неведомого монстра, что скрывается в темноте за дверью, издавая будоражащие кровь звуки, а самой ответственности вступить с ним в диалог, будто со строим преподавателем на экзамене.

У него получилось.

– Довольно криков! – объявил он, и с силой дёрнул на себя железную дверь.

Огромная бесформенная чёрная масса свалилась на него с потолка, мерзкий смех настолько громко ударил в уши, что чуть не лишил юношу чувств. Десятки тонких жилистых рук с явными признаками гниения хватали его за подол платья, за ноги, за шею и, болезненно сжимая кожу, тянули в разные стороны, словно пытаясь разорвать несчастного в клочья. Наконец, собравшись вместе на Лёшиной спине, руки потащили его в темноту, посадили на холодный металл и крепко связали потёртыми кожаными ремнями.

Он просидел в кромешной темноте несколько минут, непрерывно проговаривая про себя одну и ту же мысль: «Не бояться, не бояться!»

Когда паника отпустила, и сердце успокоилось, вернувшись к обычному ритму, над головой Лёши зажглась тусклая красная лампа. Осмотревшись, он увидел, что сидит на странной, приваренной к полу металлической конструкции, напоминающей по форме инвалидное кресло. Его правая нога была выставлена вперёд и лежала на двух торчащих из пола рамах, к ним она крепилась ремнями в области щиколотки и колена.