Лишние дети

Стасик кивнул, будто я дала ему ценнейший совет. А у меня голова уже болела так, что скулы сводило. В виски кто-то вколачивал здоровенные гвозди. Я не успевала обо всем как следует подумать и решить, как себя вести. Нельзя, чтобы все сразу случалось. Сначала умерла тетя Катя, и я так и не поняла – винить себя в этом или нет. Вернулась Зинаида Петровна, чего я никак не ожидала. Успокаивало только одно – у воспитательницы не было живота, когда она вдруг исчезла. А я прекрасно знала, как выглядят беременные. Может, она выдумала про умершего в животе ребенка? А может, тетя Света права – для Зинаиды Петровны лучше, что ребенок не захотел появляться на свет? Теперь еще и Стасик объявил, что уходит, мой единственный друг, пусть странный, ненормальный, не такой, как все. Но самый лучший друг на свете. Самый умный и добрый из всех, кого я знала. Несчастный и одинокий при наличии многочисленных родственников.

Но еще больше меня потрясло то, что Стасик, как и я, как и Юлька, как и все дети, соглашались быть неживыми, что ли… Взрослые могли нас, как игрушку, забрать, пересадить на другое место, забыть в садике, вспомнить и снова в нас играть, отдать, вернуть, лечить или не лечить. Мы не имели права на самостоятельные чувства, желания и решения. Потому что мы были детьми и взрослые решали, что для нас лучше. Но откуда они знали? С чего моя мама решила, что, если я сама стану возвращаться домой из садика, мне это пойдет на пользу? Почему мама Стасика убедила себя в том, что ее старшему сыну необходимо переехать к родному отцу? Как она могла заставить ребенка выбирать между папой и мамой? Я плакала и никак не могла успокоиться. Стасик молчал и смотрел в одну точку.

– Когда тебя забирают? – спросила я.

– Не знаю. Мама сказала, скоро. Как только папа договорится с другим садиком, – ответил он.

– Может, не получится? Ты же сам знаешь, так бывает. Когда что-то планируется и не получается. Как в нашей группе. Не знаешь, что случится завтра. Вот Зинаида Петровна вернулась, хотя не собиралась. У взрослых планы часто меняются.

– Кто вернулся? – Стасик наконец отвлекся от собственных мыслей.

– Зинаида Петровна, ты что, не заметил? – удивилась я, держась за голову. Я пыталась сжать руками виски, чтобы избавиться от гвоздей, но боль только усиливалась.

– Не заметил. Почему она вернулась?

– Это я у тебя хотела спросить, умник! Ты уйдешь, а я тут останусь! Мне-то что делать? – закричала я, не сдержавшись. Если бы не моя разрывающаяся от боли голова, я бы не сорвалась на Стасика. Он смотрел на меня, не зная, как реагировать. – Хочешь совет? Ты должен здесь остаться! Ты не можешь уйти! Иначе ты такой же, как все! Если хочешь уйти, уходи! Если тебе никто не нужен, если тебе на меня наплевать, то и ты мне не нужен!

Я убежала, потому что задыхалась от горя и слез. Стасик опять уставился в одну точку. Несколько следующих дней мы с ним не разговаривали. Я каждый день заходила в группу и ждала, что появится Стасик. Я всегда приходила раньше всех, а мой друг – позже. Шла в группу и старалась найти себе занятие – поливала цветы, поправляла стулья, но, если кто-то входил, сразу поворачивалась. Стасик? Но когда он появлялся в группе, я не бежала ему навстречу, не просила поговорить со мной, а делала вид, что очень занята. Стасик казался таким же, как обычно. Как и Зинаида Петровна. Я не понимала, как они могут себя так вести? Будто ничего не случилось? Разве это правильно?