Лишний в его игре

Вскоре замечаю: начав заниматься с мамой, Хмурь как-то повеселел. Ему даже в конце концов надоедает наше общение в стиле двух географических антиподов, и он периодически ни с того ни с сего принимается болтать. Я называю эту его болтовню «Радио Хмурь»: выглядит все так, словно кто-то действительно включает радио.

Как-то на уроке он обращает внимание на обложку моей тетради — там изображены Марти и Док из «Назад в будущее». Они стоят на фоне грозы, оба смотрят на часы на руке Марти. За ними — «Делориан».

— Смотрел? — спрашиваю я.

— Ага. Обожаю парадокс Эммета Брауна.

— Парадокс? — удивляюсь я.

Хмарин как будто ждал, чтобы я спросил. Он с воодушевлением тараторит:

— Да. Четырехмерное пространство, возникшее из-за возможностей перемещения во времени, создает боковые ответвления пространственно-временного континуума. И что, если правильная реальность, в которую вернулись Марти и Док и в которой мы живем, на самом деле неправильная? — Он не замечает, что я с усилием сдерживаю зевоту, и продолжает: — А эта правильная реальность на самом деле и есть боковое ответвление? А в истинно правильной нас уже скоро ждут летающие автомобили и гидраторы пиццы[8]. Это и есть парадокс Эммета Брауна: нельзя доказать, что наша реальность правильная. Как и нельзя доказать обратное…

— Любишь парадоксы? — спрашиваю я.

— Ага, — кивает он. — Особенно математические. Мне очень нравится парадокс Галилея, а еще есть парадокс Грандотель. А из физических обожаю парадокс близнецов. Рассказать?

— Лучше расскажи мне о своем парадоксе.

— О моем? — Он хмурится.

— Ага. О парадоксе Хмуря. Это когда человек месяц молчит, а потом у него вдруг открывается словесный понос.

Хмарин обижается. Больше в этот день он не разговаривает со мной. Я даже жалею о своих словах, привык слушать «Радио Хмурь». Я хотел только подшутить над ним, а он так остро воспринял шутку. Или я действительно сказал что-то обидное?

* * *

С Башней, Каспером и Жуком греемся в торчке — так мы называем недавно построенную и единственную в городе семнадцатиэтажку. Для нас торчок — настоящий небоскреб. Мы его обожаем: то на лифте катаемся вверх-вниз, то на общем балконе на последнем этаже стоим, вид с него открывается шикарный.

Только что мы оставили пару тегов на балконе и замерзли, убежали на этаж. В самом подъезде не месим — вонять будет, жители почуют, разорутся. Мимо проходит парень лет двадцати. Видит у нас в руках баллончики.

— Граффитчики, что ли? — спрашивает.

— Ну типа, — отвечает Башня.

— А мне тачку расписать можете? Полтинник дам.

— А что за тачка? — оживляется Башня. Вот это удача! Мы бы и бесплатно расписали, а тут еще и деньги предлагают!

Парень ведет нас на общий балкон. С него указывает вниз, на стоящую там пятерку. Спрашиваем, как расписать, но парню все равно. Ему надо, чтобы ярко и чтобы издалека было видно. Задачу мы поняли. Радостно рвем к тачке, на ходу придумывая надписи и рисунки.

Месим, довольные, ничего вокруг не видим от восторга. Впервые мы что-то пишем, не оглядываясь в панике. Нам разрешили! Это наше первое легальное граффити!

Уже почти все разрисовали, и вдруг за спиной раздается отборный мат. Поворачиваемся. Перед нами громадный мужик, потрясая кулаками-булыжниками, ошарашенно смотрит на разукрашенную машину.

— Гондон с манной кашей! Моя тачка! — орет он. — Сучьи выблевки, вы что, вообще страх потеряли?!

Мы испуганно переглядываемся. Что? Это… его тачка?! Ноги соображают быстрее мозга, и вот мы уже даем деру. Мужик не отстает, несется за нами с матом и пыхтением.

Мы с Жуком одновременно резко тормозим — будто наткнулись на невидимую преграду. Нас дергает назад, и мы валимся на спину. Над нами нависает злой хозяин тачки — он нас поймал.

Я испуганно оправдываюсь, что мы ни при чем, мы думали, это не его тачка… Но мужик не желает слушать, грозно тянет к нам ручищи. Ну, думаю, сейчас врежет, и в ужасе зажмуриваюсь. Но он только хватает нас за одежду и рывком поднимает на ноги. Вызывает ментов, и нас с Жуком забирают в участок.

Меня отпускают первым: мама снова приходит с корзинкой. По дороге домой она ругается, но я думаю, что дальше этого не зайдет, и абсолютно спокоен. Киваю в такт упрекам: да, да, я больше не буду. Да, да, это в последний раз. За ужином мы уже говорим совсем о другом. Но когда я на следующий день возвращаюсь из школы, меня ждет крайне неприятный сюрприз.

По дороге домой приходит одна классная идея для нового граффити. Впереди меня идет какой-то дохлик, и вот я представляю сцену из будущего: дохлик заходит в вертикальный футуристичный ящик с одной стороны, а выходит из него с другой уже качком. Решаю быстро набросать эскиз, пока образ из головы не уплыл. В комнате роюсь среди тетрадей — там я обычно держу блокноты для эскизов и трафареты — и… ничего не обнаруживаю.

В недоумении я вытаскиваю все тетради, перебираю их. Ни блокнотов, ни трафаретов. Хм, может, я убрал их под диван, к краскам? Поднимаю диван — и застываю. Под ним пусто! Ни одного баллончика, а у меня их было несчетное количество!