Лишних нет. По закону Джа (СИ)

Чонгук взял его на руки и отнёс в спальню, уложил на кровать и бережливо накрыл собою, не обрывая поцелуя, а затем провел ладонью по паху, пригляделся и прислушался. Сдерживаемые глухие стоны текут фоном на тусклом лунном отблеске, высвечивающем чёлку, переносицу и губы, белокожий хён выткан серебристыми нитями, и Чонгуку следует порвать их всех. А лучше развязывать. Долго и старательно, как он готов ради него и только.

Юнги немного забавляет эта его торжественность и аккуратность, и одновременно заставляет сердце рваться клочьями от трепетности каждой секунды. У них будто медовый месяц, которого не заказывали.

Сдаваться ему вот так. Шуга может себе позволить. Чонгук читает его реакции и наизусть знает полотно тела, знает, что у Юнги чувствительная левая сторона шеи и чуть ниже, потому что однажды он дышал ему в спину, стоя в очереди на умывание. Шуга ослаблен и обозлён, удерживает равновесие, представляя, что падает с горизонтальной поверхности.

Невозможно.

Смогут ли они зайти дальше, когда Юнги скрипит зубами на то, как Чонгук стягивает с него джинсы, когда его пальцы уже режут ему предплечья…? Преодоление новой высоты. Чон прикоснулся к его члену и пальцем размазал капельку по головке. Шуга застонал и закусил кулак, удивляясь тому, куда запропастилось мужество и что еще за блядская горячка колошматит его с такой мощью. Чонгук зацеловал ему живот, мягко обкусал сухожилия на внутренней стороне бёдер и взял в рот. Его теплая макушка запоминается ладони Юнги, как нечто особенное, вроде ласкового котёнка. Неслабо подкинуло в воздух. Месяцы воздержания рвутся напирающим морем, запертым в шкатулку.

Юнги разжевывает понимание того, что действительно хочет его, Чонгука. Сильнее, чем обещанный организму косяк, желание которого сушит безжалостно. Надежда хранить верность единственному потеряла смысл, она растоптана и вывешена дряхлой тряпицей. Мануальная терапия действует успокаивающе: Чонгук разглаживает любые сомнения.

Речь заменила телепатия. Нащупав лубрикант, Чонгук взялся за ленту презервативов, чтобы оторвать один, но Юнги забраковал попытку: приложив палец к его запястью.

Нет?

Нет, ни за что, не убивай ощущений, не брезгуй мной, бери, какой есть.

Чонгук поразительно спокоен, хотя внутри всё заиграло и повзрывалось фейерверками к чёртовой матери. Пролитая ледяная спираль брызгами разошлась по прессу, Юнги поджал ноги и привстал на локтях, чтобы содрать зрение о темноту и убедиться, что Чонгук не ошибается. Если бы он был недостаточно серьёзен, они бы не дожили до этой минуты.

Указательный и средний внутри. Зажитые раны издают фантомные боли. Юнги кривится и запрокидывает голову, отвлекаясь на космическое пятно потолка. Чонгук трахает его пальцами и приникает с ласками к члену, доводя ощущения до приятных. Заниженное мычание хёна прерывается: Чон балуется, пришлёпывая членом по его мошонке, насмотрелся грязного. Шуга заведён, но ругаться на него не смеет. Он и не вспомнит, сделал ли он намёк сам или Чонгук вынудил его широко раздвинуть ноги и опрокинуться на лопатки. Но это случилось, закономерно и просто перетекая из предварительного ритуала к кульминации. Приостановка на незначительное «надышаться».

Набрав воздуха в грудь, Чонгук входит и плавно падает, просовывая руки под миниатюрным телом, короткими пунктирными линиями прокатываясь по коже. Перелив из тени в свет, сцепленные на затылке пальцы. Стон. Юнги заходится им первым, парализованный обожающим взглядом, прикосновениями, чувствами, которых хватит на сотню, а на двоих - захлебнуться. Тогда прорезалось переворачивающим внутренности хрипом:

— Бан… ни…

И Шуга затискал его, принимая глубже вовнутрь, откликнулся на затянувшееся мучение взасос. Топленый воздух-пюре взбивается между телами. Молочная нежность его рук, толчки размеренные и тихие, вразрез с теми, скотскими. Юнги кайфово и совсем не страшно. Чонгук - превосходный любовник, но если бы Юнги спросил всех, кто был раньше, он догадался бы, что так выкладывается он впервые, отдавая больше, чем можно вообще дать.

Чонгук маркирует влажную плоть, наращивая темп, спиливает огрубевший доспех и даже не обижается на растягивающиеся царапины на боках, которые Юнги переплетает решётками и выгибается, беспокоя нервозным голосом. Не прогадать в том, что он настолько чувствителен - чудо.

Снова родной запах, какой Юнги распознаёт только у Чонгука и будет сокрушен, выяснив, что это взаимно. Каменное тело, отвердевшие вены - Шуга ощупал Чонгука едва ли не насквозь, тот вымочил слюной его кадык и приподнял, продолжив натягивать полусидя. Юнги не подозревал, что его кости подвержены гибкости и разрушению, не подозревал, что на его коже припрятано минное поле, от которого Чонгук избавляет тесными касаниями и, в конце концов, удобно удерживает за ягодицы, силясь высмотреть что-то в напрочь пьяных глазах. Юнги штормит и разрывает, на висках, под носом и ртом собралась влага. У Чонгука тоже. Можно слизать солёное и умереть от обезвоживания. Умереть от того, как он смотрит, пока они проходятся по самым краям и дерут кожу о терновое ложе.