Развернув Чимина, Тэ ставит его раком, дав опереться локтями на столик. Тэхёну не нужно подсказывать, в каком ящике лубрикант и сколько его выдавить Чимину на поясницу, чтобы довести до сфинктера пальцами. От двух он хнычет, а от трёх размазывает лбом испарину по зеркалу и почему-то думает, как здорово было бы сейчас целовать себя взасос.
Прихватив Чимина за загривок, Тэхён наклоняется ниже и, водя членом по ложбинке, шепчет:
— Чимин-ни скучал?
— Чимин-ни хочет, чтобы ты его выебал, — рычит тот и наталкивается на подставленный член. — О, боже… Да…
И нет ничего приятнее, чем смотреть в затуманенные глаза Тэхёна и следить за тем, как его бёдра хлопают о ягодицы, как проскакивает его дурацкая привычка облизываться, сменяется дьявольской ухмылкой. Почему он выглядит, как божок, почему ему должно прощать?
Так надо.
Карнавал блеска подтянутых ног, икр, обоюдной стройности, идеальной совместимости и мокрых лужиц во впадинках тел. У Чимина соскальзывают локти, он вскидывает шевелюрой и протаскивает паленые гласные, как героиня хентайной оргии. Но искренне. Ему идёт. Им идёт быть пошлыми и бесстыжими.
Они пытаются сжечь здесь всё дотла, побег невозможен. Наш мир и наша анархия. Они дерзко заявляют об этом, и бесстыдно трахаются, наверняка не опасаясь ни людей, ни богов.
…Застыв, Хосок выронил бумаги из рук и провёл рукой по намокшей ткани джинсов, находя себя реальным и вполне живым, помимо того, возбужденным и даже кончившим. Дежавю. Бессмертный союз, сносивший ему крышу. Лучший порнофильм тот, что снят твоими глазами. Его обожаемый Тэхён никогда не будет с ним. Некто доказывает.
Чтобы видеть любимое лицо, Тэхён усаживает Чимина и беспощадно ебёт его, сотрясая мощными толчками. Чимин прижимается к нему, плавно скрещивая щиколотки на талии, и смотрит из-за плеча, его рот раскрывается, чтобы ловить воздух и выпускать трепетный голос. Прикусив Тэхёну мочку уха, он облизывается и душит очаровательной полуулыбкой, адресованной наблюдателю. Ему досталось всё это потому, что он любим.
Темп становится быстрее, Чимин держится из последних сил, пока бас Тэхёна не вырывается и не накрывает волной, он спустил в Чимина всё до последней капли и успел пасть, чтобы принять его и выпить, после вернуть с липких губ покорность, удостоверившись в абсолютном воссоединении. Объятия-путы.
Тэхён, слегка не в себе, влюбленно гладит Чимину колени, и тот хватает его за шею, клыком подцепляя губу. Вдруг их разводят в стороны, придерживая за макушки.
Хосок оказывается в центре бала, его грудь тяжеловесно поднимается и опускается, он не отдает себе отчёта о том, что делает.
— Вы чокнутые… — он жалуется на них, умоляюще обращаясь к Чимину в большей степени.
Тому, кто владеет цепями.
— Покажите, как вы это сделали тогда, — с придыханием приказывает Чим. — Как целовались без меня. Ну же.
Тэхён насторожен и напуган, читает в глазах партнёра какое-то послание. С его разрешения он подается вперед и слабо целует Хосока, который отвечает с жаркой отдачей и пачкает пальцы о его взмокшие плечи. Чимин подумал, что схема замкнётся.
Нахуй правила.
========== 8. division ==========
Замешкались в прихожей, долго справлялись с замками, запретами и усложненным ритмом дыхания. Поспешно выворачивали куртки наизнанку и путались в них ногами, почти рассмеялись, но не успели - развернувшись друг у друга в руках и запаяв рты поцелуями. Один опаснее другого, у Юнги загорелись кончики пальцев, почти всегда холодных до этой минуты. Он прочувствовал бегущие от лунок ногтей искорки и поймал их где-то на сгибах локтей, куда впились пальцы Чонгука. Когда у него кончилось терпение и началось абсолютное желание, Юнги уловил, что потерялся, не ощущая ни требований, ни намёков.
Вокруг так темно, а от Чонгука пышет жаром, о его плечи бьются запястья, и его руки медленно спускаются с талии на бёдра, подсказывая, что у Юнги есть контуры, и он до сих пор здесь. Хён подает признаки жизни лишь слегка задрав младшему мягкий рукав. Осторожно и без напора, Чонгук почти элегантно расстёгивает ему рубашку, откалывая пуговки на ощупь, и весь путь вниз по шву слышны только его цепляющие вздохи. На высоте собственного роста у Юнги еще никогда не кружилась голова, он вжался в стену и сиротливо съёжился, потом вздрогнул, вспыхнув заново от поцелуя, которым Чонгук подписал его правый сосок.
Покрывшись мурашками, Шуга сполз ниже, и Чонгуку пришлось его ловить, улыбаться в дрожащие губы и с охотой прописывать пируэты языком, то ли добавляя ему уверенности, то ли отнимая последнюю. Рубашка вспорхнула и опустилась на расстоянии вытянутой руки Чонгука. Оголены долгожданные сахарные плечи, их изгибы Чонгук греет неторопливым причмокиванием. Юнги всё еще не верит, что им дозволено сверх допустимого.
Задрожавшие губы хёна, флёр его прикосновений к рёбрам, он допытывается сдвига с мёртвой точки. И несколько минут Чонгук ждёт, плотно прижавшись к нему и воздушно целуя в шею. Он понял интуитивно: пора, когда Юнги стал твёрже, пугливо подался вперёд и показался подтаявшим.