Религии ипостазируют эти силы как божественную и сатанинскую. Научная фантастика понимает под этим, как правило, высшие цивилизации, заинтересованные и незаинтересованные в развитии земной. Официальная наука на сей счет просто молчит, поскольку не желает говорить о том, чего не может измерить. Пусть меряют, не будем ее отвлекать. Однако позволим себе сделать тот вывод, что религиозная или нерелигиозная точки зрения одинаково заставляют сделать вывод о живой природе хаотизирующей и созидающей силе и о сознательном в обоих случаях действии.
И опять, чуть вспоминая уже ранее сказанное, зафиксируем тот факт, что целью хаотизирующей силы отнюдь не является как таковое
Социальные проявления этой путаницы тоже весьма показательны и распадаются на две тупоумные крайности.
Первая, не замечая чьим инструментом является зло, утверждает, что в достижении правильной цели равно хороши любые методы. Самым известным представителем этой крайности является, разумеется, В. И. Ленин.
Вторая, не замечая того же самого, потому что не замечает даже самого, указанного нами, фундаментального противостояния, предлагает вполне благодушно относиться ко всему на свете. Это те самые люди, о которых Достоевский сказал, что «погубят Россию не революционеры, а проклятые либералы». Беда последних и состоит в том, что, не умея отличать свободу от хаоса (произвола), они начинают путаться подряд во всем, предлагая, в конце концов, защищать преступников, а не честных граждан, освободить детей от родителей, останавливать движение на центральных улицах ради прошествования гомосексуалистов и проч., проч.
Несмотря на все это, либералы очень обидятся — назови их кто-нибудь прислужниками дьявола, а революционеры обидятся, но не очень.
В церковных институтах революционная крайность воплощается в идее убийств и гонений во имя Христа (Аллаха и т. д.). Но гораздо интереснее проявляет себя там другая крайность.
Прежде всего она обнаруживает себя во вполне дефективной, упомянутой нами идее, что «Все от Бога». Далее предлагается
Как бы ни старались подобные религиозные деятели защищать свою позицию, логически из нее выводится следующее: дьявол есть нечто вроде злобной собачки на поводке у Бога, которой Он позволяет иногда кусать грешных людей. А зло есть всегда заслуженная за что-то кара. Именно такой абсурд доводил до истерики Достоевского, требовавшего объяснить ему — за что же, в таком случае, страдают малые дети. В ответ всегда следует одно и то же: «Пути Господни неисповедимы».
Чего же достигают в конце концов указанные церковники? Того, что люди, подобно Достоевскому, начинают кричать: «Не хочу такого Бога!» К огромному удовольствию тех, кто пытается отодвинуть людей от Бога уже не по либеральному тупоумию, а совершенно сознательно.
К чести Федора Михайловича, он хоть и не дошел до понимания либеральной опасности разумом, но почувствовал интуицией, и почувствовав, проклял либералов.
Здесь же следует сказать и о другой не менее опасной религиозной либеральной крайности. О непротивлении злу насилием.
«Я принес вам не мир, но меч». Это центральное положение христианства, указующее на двойственный состав нашего мира и некомпромиссное отношение ко злу, стараются просто не замечать. Как стараются не замечать и многого другого. Например, категорического отказа Христа разговаривать с саддукеями, которых Он просто называет змеиными отродьями (порождениями ехидны). Не очень-то важно детализировать — кто саддукеи именно такие, но очень важно понять главный смысл: на земле существует абсолютно непригодный и неисправимый человеческий материал. С которым вообще не о чем разговаривать. То есть существует категория дьявольских отродий, о чем мы тоже уже говорили выше.
Мимо внимания проходит и евангелический факт, связанный с изгнанием из одержимого человека бесов.
Те стали просить Христа не губить их и дать перейти в свиней. Это-то Он им дал, но свиньи тут же бросились в море и все до одной потонули.
Понятно, что бесы совсем не для того просились в свиней, чтобы тотчас погибнуть. Налицо, таким образом, акт непосредственно физического уничтожение Христом дьявольских существ, который упорно игнорируется и либеральной общественной и робкой официальной богословской мыслью.
А как же быть с Его предложением — подставить, после удара по щеке, другую?