Листая Свет и Тени

По разодетой толпе прошел ропот, она всколыхнулась и заговорила вся разом, выражая некую смесь восторга и негодования. Я понял, что это – гвоздь программы. А все предыдущие победители – не более чем разогревающая группа перед выходом звезды. Кто же оказался этой интригующей личностью? Я просто не поверил глазам – моя мокрая попутчица! Но, полно, она ли это? Куда подевались тяжелая походка, бессильно висящие вдоль тела руки и напряженность в движениях? По паркету (или над ним?) плыла величественнейшая из цариц! Казалось, горностай и пурпур недостойны укрывать эти гордые плечи, а на поднятой высоко и торжественно голове уже мерещилась драгоценная корона! Успех ее был ошеломляющим. Жалкие служители искусства со своими смычками и флейтами, кистями и перьями – мы скромно потеснились перед этим олицетворенным величием красоты. Мы признали себя побежденными. Что уж говорить о гостях, независимо от пола и возраста, все они, влекомые глубинным инстинктом стремления к совершенству, потекли в ту часть зала, где допотопный старичок-церемониймейстер уже произносил ритуальную фразу, ударяя в сияющий гонг, висящий на барочной подставке. И нелепый Пегас, скачущий через кольцо, лег на ее грудь…

Она отыскала меня в толпе смокингов, удостоила царственным наклоном головы, и в глазах ее я увидел отражение мокрого шоссе и скрытый за торжеством испуг. Она заговорила, и речь ее также была иной, чем год назад, – спокойная и плавная, а голос завораживал, стирая содержание.

Всю ночь меня одолевали кошмары, проснулся я поздно, с головокружением и чувством, что заболел. Такого со мной не случалось уже лет пятнадцать. Свои чувства и ум я контролировал безукоризненно, так мне казалось. И что же сломало меня? Что нарушило равновесие? Женщина! Любовь! Я боялся признаться себе в этом, но это было правдой. История Татьяны и Евгения всегда вызывала у меня некоторое недоумение, как же сильно должна была измениться Татьяна, чтобы пленить Онегина сразу и окончательно? Теперь я знал, что это возможно.

Мы стали встречаться. Гуляли. Разговаривали. Пили друг друга и не могли утолить своей жажды, мы были пьяны и безумны. Она влюбилась уже в ту первую встречу, и чудесное ее превращение – дар и ловушка для меня. О, сколь счастливы жертвы Охотницы, как сладостно стать Ее добычей! Я совершенно забросил остальные темы, ничто более не привлекало меня, я писал только ее. То Дианой, то Афродитой. Но все казалось мелко и не приносило удовлетворения. Уже год я не говорил с Учителем, но беда была в том, что я не особенно и переживал…

В тот день мы снова встретились, был серый осенний рассвет. Мокрые тела деревьев чернели на фоне разгоравшегося неба, золото и охра окружали нас, и белые птицы, грохоча крыльями, кружили над холодным зеркалом пруда. В темной воде отражались их грациозно изогнутые белоснежные шеи, желтый лист с ажурными краями и мы двое, стоящие у самой кромки…

Так я и написал все это, не изменив ни одной детали. Работа удалась. Больше я ничего не хотел, наступила апатия, и я чувствовал, что это надолго.

Держась за руки, мы стояли, пропуская вереницу людей, приплясывающих, поющих, звенящих колокольчиками. Колонна свернула на соседнюю улицу, шлейф развевающихся шафрановых одежд и лес воздетых в экстазе рук скрылся меж серых стен, но песня продолжала звучать:

Проснитесь, спящие Души!
Проснитесь, спящие Души!
Довольно вам спать
На коленях ведьмы Майи!

Ночью пришел Учитель и объявил, что пришло время выбирать – жизнь художника и влюбленного или жизнь Ученика и Жертвы.

2.. Куколка

Вот уже много лет изо дня в день я прихожу сюда… триста ступеней вниз по винтовой лестнице, потом направо, длинный – сто шагов – коридор, еще раз направо. Вот она заветная дверь. Я знаю эту дорогу на ощупь, и, кажется, что на стенах уже обозначились желобки от моих пальцев, хотя этого не может быть – базальт не истирается веками. На века и рассчитано это укрытие для Того-Кто-Спит-в-Хрустальном-Гроте. Я прислоняюсь к прохладному камню горячим лбом, стараясь утихомирить бешено стучащее сердце. Проникаю мыслью сквозь толщу каменной плиты, закрывающей вход в тайную камеру, – тебя там нет. Хотя глазок, проделанный в цельном камне двери, позволяет смутно разглядеть фигуру, сидящую со скрещенными ногами и неестественно прямой спиной – это лишь твое тело, скорлупа, кокон, в котором медленно, неимоверно медленно продолжает течь жизнь. Один удар сердца в несколько суток. Врачи не дождались бы его и объявили тебя мертвым еще пятьдесят семь лет назад, а я дождалась. И продолжаю ждать, как раз сегодня его время. Зеленый индикатор говорит, что еще рано. Сажусь, скрестив ноги и выпрямив спину, и обращаю взор внутрь себя. Я вспоминаю.