Листая Свет и Тени

При этом то, что находится под ногами, вижу удивительно отчетливо, даже чрезмерно резко и контрастно. Ярко-желтый лист на черно-сером, мокром асфальте, изумрудные обрывки бархатного мха вдоль грязно-белого бордюра, красно-коричневый камешек в луже, отражающей чугунное небо – серебристо-пористое с глухо-синими подпалинами.

Угольно-черные кеды с малиновыми шнурками появляются в поле моего зрения поочередно – правый – левый, правый – левый…

Звуки тоже плавают. На фоне какого-то общего глухого гула неожиданно раздаются высокие вскрики сигналов автомобилей и детские голоса. Это особенно неприятно…

Кирпичное здание с нашлепками плесени на сырых стенах по периметру окружено окопами и насыпями. На дне окопов – трубы как стволы орудий. Горы мокрой глины с лоснящимися рыжими боками не оставляют надежд прыгунам в длину. Обход, естественно, далеко вокруг и тоже по грязи…

Выщербленные ступени с торчащей железной арматурой. Зачем так высоко?!

В предбаннике надеть поверх уличной обуви целлофановые бахилы (или переобуться в домашние тапочки). И то и другое сразу лишает устойчивости, ты весь – один, а ступни – другие. Домашние, смешные, беспомощные…

Внутри – бедненько, но чистенько. Угрюмая очередь без лиц. Вернее, с одним общим лицом – лицом ожидания несчастья. Или ожидания и несчастья.

Или это только у меня такое?..

Очередь.

Долго.

Очень долго…

– Беременные – без очереди.

– Нет, ну хотя бы через одну!

Здесь никто никому не сочувствует. Бабье царство – страшная вещь. Одинокий ультразвуковик выглядит тихим зайчиком в окружении этой прекрасной половины, прекрасно знающей возможности своего организма и пределы своей беспредельной выносливости. Почти у всех небеременных сейчас имеется опыт беременности в прошлом, так что жалеть их, бедненьких, никто не согласен, тем более в ущерб себе.

Персонал монстровиден и, по большей части, транссексуален. Видимо, по причине ежедневного созерцания прелестей и тайн утратил всякое романтическое восприятие оных. Вообще-то они милые. Похожи на симпатичных парней – атлетический торс, узкий таз, длинные спортивные ноги, изящные (для юноши) черты лица. Эдакие грубовато-изящные не-пойми-кто. Мальчико-девочки, но не как эмо или там анимешники, а такие крепкие, справные, мускулистые. Те, что постарше лет на пятнадцать, принадлежащие другому поколению, – более женственны, но от этого не более привлекательны. Напротив, они-то и вызывают особенную неприязнь – старые гарпии! А вот совсем бабульки (в гардеробе) – те просто тетки, без заморочек – вымирающий тип женщины.

Моя очередь…

Нет!

Не…

Точка, в которой пересекаются параллельные

1. Личинка

Дождь немного поутих, только мелкая водяная пыль по-прежнему висела в воздухе и оседала на ветровом стекле. Мы, я и мой старый автомобиль, пробирались по раскисшему проселку. Ехать приходилось осторожно, коварные глубины безобидных с виду луж только и ждали нашей оплошности. С обвисших под тяжестью влаги ветвей то и дело срывались гигантские капли, они грохотали по крыше вызывающе и даже нагло. Лес хвастал своей силой перед двумя ничтожными существами, оказавшимися в его власти. Но вот впереди, в дикой путанице ветвей, стволов, листьев, замаячил просвет, серое небо обещало избавление. Дорога резко повернула, подбросила еще одну водяную ловушку и вывела нас на тропу автомобилей. Здесь мы могли показать себя во всей красе, – мотор взревел, колеса провернулись на мокром асфальте – и вот мы уже несемся своим излюбленным аллюром.

Встреча прошла успешно. Все два дня, что я находился в сторожке, Они поддерживали штормовую погоду – ветер бушевал, лило как из ведра, и ни один, даже самый безумный, грибник-ягодник не появлялся поблизости. Работа моя была одобрена, мало того, было сказано, что через год, максимум через два, меня пригласят на стажировку. От всего этого хотелось петь и мчаться, что мы и делали…

Шоссе в этот час пустынно – байкеры отошли ко сну, дальнобойщики еще не проснулись, до появления автобусов оставалась еще пара часов. На обочине возникла одинокая фигура пешехода. Я взглянул на часы – четыре ровно, – однако!.. Пешеход поднял руку. Мы притормозили. С обратной стороны долго возились с ручкой, пришлось перегнуться через сиденье и открыть дверь самому. В проеме появилась голова, закрытая до глаз капюшоном, жалобный голосок попросил подбросить до города. В салоне на полу мгновенно образовалось озеро, и пассажирка смущенно покосилась в мою сторону, я сделал вид, что держать ноги в сырости – для меня самое большое наслаждение, и она немного приободрилась. Даже унылый нос стал выглядеть более оптимистично.