Листья лофиры

Есть всего несколько видов деревьев, которые выдерживают систематическое погружение в океанскую воду. Это, прежде всего, разные виды ризофоры и авиценнии. На западном побережье Африки растет ветвистая ризофора и авиценния нитида, причем ризофора образует первый пояс мангровой растительности, а авиценния — второй…

Подбегая к берегу, я обнаруживаю, что вовсю наступает прилив и низкие серые волны наползают на низкий илистый берег, заросший невысокими деревьями… Но внимание мое привлекают сначала не сами деревья, а сложное сплетение корней над грунтом и торчащие из ила остроконечные копья. Собственно, это и есть самое интересное. Мангровые деревья живут в сложных условиях: дважды в сутки заливает их океан, волны и реки заносят илом, и, чтобы устоять под ударами волн, чтобы не задохнуться в илистом грунте, приходится принимать «меры предосторожности». К их числу и относятся, в частности, корни-подпорки ризофоры и прямостоящие дыхательные корни авиценнии. Если первые из них позволяют ризофоре прочно держаться на зыбком грунте, то вторые служат своеобразными дополнительными «легкими» авиценнии: без них дерево задохнулось бы, погибло.

Пользуясь тем, что океан еще не залил весь берег, я влезаю в мангровую чащу. Фотоаппараты, полевая сумка, маска, бинокль — все это чрезвычайно мешает мне, но все-таки я забираюсь довольно далеко, осторожно ступая на твердые корни или камни, чтобы не проваливаться в ил. Мне удается разыскать только что высунувшееся из ила, всего с тремя листиками, деревце ризофоры, видимо, совсем недавно упавшее с ветки: ризофора — дерево, так сказать, «живородящее», плоды прорастают прямо на ветвях, а потом падают и вонзаются в грунт острым корнем и тотчас начинают расти… Потом я нахожу раков-отшельников в длинных коричневых раковинах и, когда нагибаюсь за ними, с удивлением обнаруживаю, что какие-то маленькие странные серые существа, подобно кузнечикам, скачут у меня под ногами… Как я мог забыть про илистого прыгуна, эту чудесную рыбку, живущую почти все время на воздухе и задыхающуюся в воде после двух-трехчасового пребывания в ней?1.

Несколько лет назад в Гвинее (тогда — колонии) побывала группа наших ботаников, и один из них позднее с горестью писал, что они так и не смогли поймать ни одного илистого прыгуна. И поэтому еще в Москве я вознамерился превзойти их и не ударить лицом в грязь!

Я засовываю стеклянную маску за пазуху, ремнем от штанов притягиваю к животу оба фотоаппарата и полевую сумку, перекидываю бинокль за спину, вооружаюсь сачком и бросаюсь в мангровые заросли, скользя, спотыкаясь, цепляясь за корни. Несколько раз я оказываюсь чрезвычайно близок к тому, чтобы все-таки ударить лицом в грязь, или, точнее, в ил, но не фигурально, а буквально, и спасаюсь лишь тем, что успеваю ухватиться за корень или ветку… Но когда один илистый прыгун, нерасчетливо скакнув, попадает ко мне в сачок, я начинаю понимать, что такое вознестись на седьмое небо от счастья!.. Приливные волночки уже заливают мои сандалеты, облепленные серым илом, но я не ухожу из мангров, пока прыгун не переселяется в баночку. Это забавное существо с большими выпуклыми глазами, крепкими грудными плавниками-ножками, на воздухе охотящееся за насекомыми, — существо, наглядно иллюстрирующее способ перехода водных животных на сушу в далеком прошлом, — это забавное существо и в баночке продолжает прыгать, не желая мириться с утратой свободы…

Отступив под натиском прилива из мангров, я получаю возможность получше оглядеться. Мои охотничьи владения располагаются в устье небольшой речки, у самого ее впадения в океан. Противоположный берег не населен, и там мангры сохранились в неприкосновенности: сразу за курчавыми кронами ризофоры и авиценнии высоко поднимаются кроны гвинейской масличной пальмы…

Против устья реки лежит небольшой зеленый островок, берега которого сплошь устланы чем-то белым. В бинокль я различаю крупных птиц. Мне кажется, что они похожи на цапель, но на таком расстоянии нетрудно и ошибиться.

Океан оттесняет меня все дальше и дальше на берег. Долбленые челноки, которые еще сорок минут назад лежали на осушке, уже тихо покачиваются на маленьких волнах.

Я тороплюсь обратно в деревню. Наш приезд перестал быть событием, любопытство гвинейцев удовлетворено, и все они занимаются своими делами. Я прохожу мимо хижин, около которых готовят женщины и играют дети, мимо обмазанного глиной кольцеобразного колодца, возле которого судачат, поставив ведра на землю, молодые полуобнаженные девушки; почти у всех у них высокие точеные груди, заставляющие вспомнить античные скульптуры, длинные, но не худые шеи, живые озорные глаза; все без исключения девушки носят амулеты гри-гри. Гри-гри в Гвинее носят многие, и, как нам говорили, они имеются на все случаи жизни; есть среди прочих и гри-гри счастливой любви. Наверное, юные красавицы предпочитают именно этот тип амулетов — так, во всяком случае, мне подумалось, потому что все девушки на земном шаре одинаковы.