Секунда нетерпеливо топнула сердцем, и у меня изоРта выскочили хищных аэропланов стада.Спутайте рельсовыми канатами белесоватые капризы,Чтобы вечность была однобока и иногда.Чешу душу раскаяньем, глупое небо я вниз тяну,А ветер хлестко дает мне по уху.Позвольте проглотить, как устрицу, истину,Взломанную истину, мне – озверевшему олуху.Столкнулись в сердце две женщины трамваями,С грохотом терпким столкнулись в кровь,А когда испуг и переполох оттаяли,Из обломков, как рот без лица, запищала любовь.А я от любви оставил только корешок,А остальное не то выбросил, не то сжёг.Отчего Вы не понимаете! Варит жизнь мои поступкиВ котлах для асфальта, и подходят минуты парой,Будоражат жижицу, намазывают на уступы и на уступки,На маленькие уступы, лопатой разжевывают по тротуару.Я все сочиняю, со мною не было ничего,И минуты – такие послушные и робкие подростки!Это я сам, акробат сердца своего,Сам вскарабкался на рухающие подмостки!Шатайтесь, шатучие, шаткие шапки!Толпите шаги, шевелите прокисший стон!Это жизнь кладет меня в безмолвие папки,А я из последних сил ползу сквозь картон.
«Это Вы привязали мою…»
Это Вы привязали мою голую душу к дымовымХвостам фыркающих, озверевших диких моторов.И пустили ее волочиться по падучим мостовым,А из нее брызнула кровь, черная, как торф.Всплескивались скелеты лифта, кричали дверныя адажио,Исступленно переламывались колокольни, и надЭтим каменным галопом железобетонные двадцатиэтажияВскидывали к крышам свой водосточный канат.А душа волочилась, и, как пилюли, глотало небо седоеЗвезды, и чавкали его исполосованные молниями губы,А сторожа и дворники грязною метлоюЧистили душе моей ржавые зубы.Стоглазье трамвайное хохотало над прыткою пыткою,И душа по булыжникам раздробила голову свою,И кровавыми нитками было вытканоМое меткое имя по снеговому шитью.