Лита

– Мир починить можно только целиком, – сказал наконец самое главное Вараксин и вышел. Дверь за собой закрыл по привычке аккуратно и значительно, будто ставя точку в разговоре.

Вспомнив сейчас вчерашний разговор, Алехин вздохнул. Достал книгу Си. Он знал, что еще одна книга истин теперь у Тайрин. Почему он не сказал об этом Вараксину? Черт его знает. Алехин покрутил головой, попрыгал, помахал руками: пора работать.

Белоголовый орлан закричал пронзительно и страшно, поднялся с гнезда, рванул ввысь. Алехину показалось, что земля под ним дрогнула, покачнулась, он ухватился руками за стол, и тут же за окном обрушился ливень. Он хлестал в окна с какой-то неистовой силой, на лету превращаясь в настоящий снег. Алехин в панике смотрел на этот снег, а в голове билось: «Снег, Край, Тхока».

Книга истин, полная карт всех существующих и несуществующих миров, вдруг распахнулась сама собой, и Алехин увидел, как невидимая рука выводит поверх страниц черные буквы: «Надо спасти Мию».

Он не успел понять, что бы это значило, как дверь открылась, на пороге застыла Янина, на ней лица не было.

– Думаешь, только что? Или время скрутилось в узел? – спросил он.

– Я не знаю, – умоляюще проговорила Янина. – Сережа, я не знаю, но, похоже, весь Край… Там что-то случилось. Не только в Мии дело. Нам не справиться втроем.

* * *

Уна шла по тропинке к поляне с четырьмя камнями-троллями. Она уже навестила могилу старика, косу, где собирала когда-то дырявые камешки (и нашла сейчас еще семь), теперь вот шла к камням. Тропинка почти заросла, и ноги нехотя ступали по бледной северной земле. Была ранняя весна, дул пронзительный ветер, и даже трава еще не проснулась. Вдруг Уна замерла – прямо у тропинки вырос невиданный цветок: ярко-белый с зелеными пятнышками на каждом из пяти лепестков. Уна присела перед ним, залюбовавшись. Откуда он здесь? Каким ветром занесло его семена? Как не страшно ему расти тут, среди холода, на краю мира? Черные гантары снялись с места и, сделав круг над поляной, улетели в сторону моря. Уна проводила их взглядом.

Она встала, глянула на хижину. Ралус сколотил и поставил новую дверь, прочистил печь. Недалеко от хижины сидела золотоволосая женщина, распутывала сети. Иногда она что-то говорила Ралусу, он весело ей отвечал. Слов слышно не было.

Женщину Ралус привез сначала к Кните, и Уна не сразу узнала ее. Только когда та ее обняла, вспомнила ее запах и запах лесного дома, Литу, огромные деревья, Харзу…

– Ойра! – выдохнула она ее имя и погладила Ойру по лицу, по страшной синей отметине на скуле.

Ралус меж тем говорил, что они на Патангу ненадолго, что день-два – и они переберутся на Веретено. Услышав это, Уна сказала, что поедет с ними. И Книта, и Ралус были против. Эльмар хмурил брови, Ида чуть не плакала. Но Уна обняла всех по очереди, сказала, что вернется к зиме, а пока ей и правда надо проведать свой остров.

Уна дошла до четырех черных камней, перебирая в кармане семь дырявых камешков: белый, синий, ярко-коричневый с рыжей искрой, светло-серый, темно-зеленый, почти черный и сиреневый. Первый раз ей попалось так много разноцветных. Она подумала о Лите, а потом о Харзе, который не захотел пойти с Ойрой, остался на своей земле, на своей войне. Ойра много плакала об этом. Уна не знала, как ее утешить. Она обняла черный камень-валун, представив себя Литой, обнимающей дерево, прикрыла глаза.

Вдруг ноги ее почувствовали какой-то гул, земля дрогнула и покачнулась, поднялись с прибрежных скал и взмыли в небо гантары, Ралус что-то кричал внизу. У Уны все поплыло перед глазами, заполыхал шрам на запястье. Она ухватила валун покрепче, но все же не удержалась, съехала вниз, на землю, еще не просохшую от зимних дождей.

* * *

Тайрин склонилась над прялкой. Колесо заело и никак не хотело двигаться с места. Она дернула нитку, зарычала от злости и досады. Вот этот Тинбо! Кто просил его уходить? Без него ничего не работает! Тайрин вздохнула. Ее брат влюблен, что ж тут поделаешь? Она вспомнила худенькую черноволосую девочку с такими светлыми глазами, будто они – вода горного ручья. Когда он успел влюбиться? Они же и двух слов друг другу не сказали! Сама она живет с Санди бок о бок уже много-много-много дней, он смотрит на нее так, будто она – самое большое волшебство на свете, он всегда рядом и готов помочь, у него красивые глаза и ласковый голос, но она до сих пор не знает, любит ли? Она и про Нэша не знала, и про Лайпса. Ничего она не знает про себя, ничего не понимает.

Прялка вдруг накренилась и заскользила по полу. Тайрин подхватила ее, попыталась поставить, но тут же упала сама. Бубенчик выскользнул из кармана и покатился, жалобно звякая.

* * *

Ньюке-Чоль разбила чашку. Кьяра вздохнула, посмотрела укоризненно (все-таки это была пятая чашка за два дня, есть отчего расстроиться). Ньюке-Чоль закрыла ладонями лицо и расплакалась. Первый раз. Может, ей нравилась эта чашка?