Литания Демона

* * *

Плод вязал вкусом пряным пасть, оскалившуюся звериными зубами,

И лижущие мякоть языки отравленною гибелью преисполнялись,

Заалев красными от крови свечами, колышущимися в черных альковах экстазов.

Словно парча роскошно-кровавой одержимости, упоительно струящей блуд,

Страсти тлен в дьявольских вуалях аппетита дрожал, и кожа в забвении аромата

Ловила извращения его поцелуев, что, в мякоти гротов алых пробужденные,

Сочились спелыми соками налитых алчностью гроздьев.

Теперь укусы, как красный шлейф пунцовых извержений, что розами полны,

Исторгли из чертогов, колючками окруженных, песнопения и демонические гимны.

* * *

Кнуты над переливами свистели, отравляя мякоть дрожью горнил в кожаных бутонах,

Которые внимали эбеновой стали клинков, когда вонзившиеся в гладь жала разили беспощадно:

Клубы взвивались к обелискам, трауром роскошных мехов чернея над готическими пиками,

Вознесшимися над красным альковом, что демонические крылья расправляли у постелей, —

Их латексная алчность обтягивала пульсации извивавшихся в наслаждении тел,

И оргии расцветали антрацитовыми бутонами, чьи вздувшиеся лепестки, возбужденно трепыхаясь,

Засасывали блуд пурпурных будуаров, томящихся в черных угодьях жал, хвостов и шипов.

* * *

Дьявольские фантасмагории овладевали блаженствами будуаров, прильнувших к агонии,

Когда садомазохизм, красуясь воспаленной роскошью плода, любовно пунцовел

В скорпионьих клинках, воздетых над порочной сладостью сплетенных тел:

Они экстаз возвышали над алыми постелями, когда он, обуяв их плоть, своим злодейством

Захватил цветущие конвульсии, что изгибались в схватках безжалостного наслаждения.

И ванны наполнялись вибрирующими формами удовольствий, маня к влажным бутонам

Извивы змеиных туловищ, окунавшихся в раковины, – они лоснились блаженствами,

Благоволя эротизму черных хвостов, ползущих к растленному похотью Эдему,

И облачали маски, в кружеве коих блестел ядовитым панцирем маскарад, трепеща

В ярко-красных занавесях и благоухая угрозой доминирования, как обсидиановый аспид,

Что, обнажая острие шипа над сонмищем зардевшихся флагелляцией станов,

Поднимался над колоннами кафедральных алтарей, атакуя их черные, демонические балдахины.

* * *

Алые губы, словно бы избитые плетьми, раскрасневшиеся от наслаждений плоды,

Качались во мраке, как кровавые светильники, раскрашивая зрелыми зернами граната

И его смертельными ранами багряное святилище экстазов, чей темный альков

Расползался змеями удовольствий, и они ранили своими укусами изголовья черных диванов,

Чья латексная, агатовая гладь распускалась во мраке ночи, поднимая озлобленные хвосты

Скорпионов, что окунались наконечниками жалящих хвостов в бархатные балдахины.

Дионисийские оргии всколыхивали бутоны бледнеющей плоти, которая, связанная веревками,

Блаженствовала среди пьяных, вакхических игр, разросшихся в красных схватках свечей,

Которые заставляли рогатые тени плясать на порочных, отравленных жалами ложах.

* * *

Лукавая краснота плетей украшала бахромой черные балдахины чертогов,

И они горели подобно ночникам, что змеиные обнажали зевы, кутая в алые нити

Проникновенные тела, обтянутые пунцовыми бутонами плащей, распускавшихся, как цветы:

Рай связываний и флагелляций пестрел бесподобными плодами, виясь порослью

Розово-блудных облачений, чьи метаморфозы были как крылья нетопырей,

Ускользавших в ночные альковы, которые лелеяли на своих бархатных ложах укусы.

Доминатрикс

Венера в мехах,

Растопчи меня, я раб твой,

Прелестью плененный адской,

Среди мирта и агав

Мраморную плоть распяв.

Л. фон Захер-Мазох. Венера в мехах

1

Эротизм обретал множество форм, сплетаясь с Танатосом, – он пестрел ярким убранством астр, что цвели в ярых, фанатичных, токсичных видениях, проскальзывающих среди навязчивого непокоя кружев. Черный паук с головою женщины плел паутину в сладостных гротах траура, когда вуали окутывали лица дев, словно тонкая вязь дымки накрывала обсидиановое тело мертвеца. Паучиха была самой смертью, она была и Лахесис, и Клото, и Атропос – нити окружали ее, как ловкую прядильщицу, чей фетиш обнажал изнанку проколотого иглами тела. Садизм и садомазохизм причиняли боль сквозь удовольствие, ибо в них все полнилось жизнью ран, полнотой пунцовой жажды, пульсирующей, как ужасная, клокочущая безднами кровавости матка. Паучиха выползала из логова своего, дабы накрыть мохнатыми лапами кладбищенскую пышность соблазна и роскошь богатых усыпальниц, и яд ее приворота стекал в раскрытые уста любовника как проклятье, завершенное в своем извращенном совершенстве.

2