Литания Демона

Что окунались в грехи и ловили брызги раскаленных, багровых фонтанов:

Черная мякоть сочила пороки и соблазны, благоговейно замирая перед эротическими всплесками,

И густела, как оскверненный желчью цветок, который оголял шипы наполненных терпкостью чаш, плодивших скорпионов и змей.

* * *

Прелестью жестоких схваток и железных хлыстов расцветал сад из шипов

И льнул челюстью, плюющей ядом, к могиле сладостной, чьи поцелуи

Расцветали угрозой капканов, осклабившихся в девственных ловушках.

И скорпионы, отторгнутые невинностью, благоухали среди яростных столкновений —

Жаля друг друга и лаская безжалостными вонзаниями уста, налившиеся смертью.

* * *

Бурные всплески агонической чувственности расцветали, как чертоги любви и ненависти,

И их судный день, когда апокалипсис раскрывался зияющей блудом стигматой,

Конвульсивно трепетал, истязаясь умиранием и обреченностью страстных удовольствий.

Расторгнув нечестивое бракосочетание с рабскими темницами,

Ненавидя искалеченной, мертвой любовью, скорпионьи хвосты

Вздымали жала над ямами, усыпанными лепестками роз, где караемые узники

Истязались шипастой броней панцирей, ласкающих невинность плоти.

* * *

Испещренная черными шипами и алой бахромой из крови,

Любовь устремлялась к вершинам, что, застланные бордовой темнотой,

Сгнивали и умирали на дне ям, где кроваво-красные бутоны

Вожделениями дразнили чувственность, вкусившую ревнивого избытка.

* * *

Сладострастия били струями кровавых фонтанов, разбрасывая раскаленные брызги,

Которые вынуждали блуд плодоносить апокалиптическими изобилиями любви,

И катастрофы, источаемые рубцами невинности, пленяли погибшие розарии,

Взбурлив среди нежных и звериных экстазов и порабощая тела,

Сплетенные в эротическом вандализме, – они лобзания ранили ненавистью,

Вожделея кровавых мятежей и боен, что распускались в конвульсивных схватках

И, обернутые в объятия черных жал, распарывали нежность плоти.

* * *

Облачая каждый невинный бутон в блуд священного костра, в котором сгорали нечестивцы,

Кровавое пиршество страсти охватывало одержимостью розарии, когда их жестокая власть

Изнывала от пульсирующих схваток агонии, объявшей постели из лепестков роз,

На которых свершались убийства, – и берсерки преклонялись перед сладостными вздохами любви,

Когда она изувечивала их плоть нежностью садистических ласк, бередящих хищные логова.

* * *

Звон оголенной стали разносился над кладбищами любви,

И рабы, подобно лепесткам, что припадали к гнилым червоточинам,

Высасывали из пурпурных от крови лабий волю к свободе,

Протыкая поцелуи блудной заботой кольев.

Их сердца, поглощенные огнем и верховенством сатанинской лжи,

Трепетали перед звериными инстинктами и семью смертными грехами,

Когда полог из плетей сомкнулся над закованными в цепи телами.

* * *

Доверившись звериным оскалам кольев, вонзившихся в гладь целомудренных бутонов,

Розарии кровоточили нежностью, захваченной в плен разъяренных терний,

И ревнивые укусы одолевали их мятежами, что блюли воспаленные раны на телах,

Как взмах жалящего хвоста, что нежился в лепестках, среди примитивного животного инстинкта.

* * *

Насилие агрессивных лобзаний распускалось, как бутон воспаленной стигматы,

Пульсируя блудом ее сырой и розово-лепестковой сердцевины,

Обрамленной бледностью лоскутьев кожи, усеянной занозами шипов и шрамами.

Тела лелеяли каждый порок, благословляли каждую червоточину,

Возникнувшую на мякоти плода, как прокаженная рана,

Корчась в садистических удовольствиях и каясь в самых унизительных добродетелях,

Дабы воспрянуть в апокалипсисе невинности, точно жала на концах хвостов,

Лелеявших розарии своими любвеобильными, сладострастными вонзаниями.

* * *

Охваченные спелым багрянцем одержимости, плоды

Приторной, вяжущей рот мякотью развращали горький вкус,

Пульсируя в складках астровых, пьяных от жажды губ,

Которые обволакивали червивую глубину своими кладбищами и борделями.

Отравленная мором порока вязь густела среди инфернальных зарослей,

Когда они, подобно коварным змеям, обвивали черные просторы рта:

И розы, благоухая, распускались перед роскошью похоронных будуаров,

Которые манили бледную вереницу лепестков в постели и склепы,

Пряно струящие богатые шелка к руслам порочных и мускусных водопадов, —

Червоточины их черных недр распускались, как чешуйчатые хвосты,

Что увязли в мраморном грехе порочных статуй, ласкающих гроты чресл своих.

* * *

Голод плотоядных капканов ублажал розарии удовольствиями объятий, зияющих бездной из лепестков,

Когда сладострастия оказывались заточенными в ловушке из шипастых зубьев,

И тела, воспалившиеся искусительными царапинами и надрезами, раскрывающимися, как розы,

Ублажали колючие троны терний, которые окружали рясой из шипов нежную кожу,

Лелея ее, как самого бурного любовника, оголившегося перед лезвиями ненасытных постелей.

* * *

Тяга к садистическим наслаждениям совокуплялась с нежностью опасного зверя,

Припадая к его ярой пасти в истоме и благоговении почитателя и палача,

Беснующегося фанатичной яростью, когда любовь захватывала в капкан помешательства

Узурпированные красотой розарии, чьи бархатные целомудрия были унижены агрессией