Важно при этом, в-третьих, что любое литературно-художественное издание в принципе многоадресно. В тем большей мере это относится к переизданиям: в них контексты заимствования значимых элементов оформления, контексты их адресации и «отрицательной референции», по выражению американского социолога У. Томаса, многократно перекрещиваются и наслаиваются, образуя множественную систему рамок – характерную многоукрашенность, избыточность как знак «культуры» для широких масс, для различных слоев и групп аудитории. (Тогда одностильность оформления будет соответствовать обращению к своим, к ценителям, или стилизацию подобного коммуникативного действия.)
Видимо, можно говорить о «плавающей» адресации литературно-художественного издания как конструктивной черте социальной и идеологической системы литературы. В оформлении книги используются символы как минимум двух культурных групп – создателей и рецепторов (инициаторов и последователей), в каждом же конкретном случае синтетичность образа книги еще выше, что и позволяет ей (и литературе) играть в обществе интегрирующую, символически объединяющую роль, поддерживая в виде переиздания образ постоянства в изменении. Кроме того (и это может стать началом дальнейшей динамики оформления книги или даже оформительского искусства в целом, его стилистики), каждый раз в процессе социальной жизни издания можно обнаружить как минимум еще одну группу, для которой именно данный тип издательского решения – образ книги, сопровождение текста и т. д. – наделяется значениями культуры, предопределяя и трансформацию семантики текста, его восприятие. Например, научное (в отношении издания) принимает смысл всеобъемлющего и окончательного, делая не только терпимым, но даже привлекательным наличие в общем-то совершенно излишних для читателя редакций и вариантов, текстологических и историко-литературных комментариев, занимающих в некоторых беллетристических изданиях «Науки» до 60% объема книги и существенно удорожающих ее. Либо же, скажем, факсимильное, рассчитанное на специалистов издание, продлевающее жизнь оригинала, но уже в ранге музейного экспоната или памятника, своим воспроизведением бесспорного и давнего образца вплоть до сортов бумаги или опечаток становится для групп новоприобщенных к книге читателей с повышенными финансовыми, коммуникативными и другими социальными возможностями эквивалентом роскоши, экзотики, дорогим подарком или домашним раритетом и т. д.
Поэтому применительно к беллетристике анализ предполагаемой адресации в форме издания должен был бы дополняться исследованием композиции типовых домашних библиотек – именно их состава, а не профиля чтения владельцев, почему книги из массовой библиотеки здесь не важны: они обращаются как тексты (читаются), а не как книги или издания. Мы же ограничимся тем, что будем при дальнейшем рассмотрении иметь в виду хотя бы некоторые воображаемые структуры книжных собраний, в замкнутом и целостном (репрезентативном) или открытом и разновременном (кумулятивном) составе которых могла бы занять место та или иная книга. Понятно, что особое внимание должно быть при этом уделено именно знакам целостности домашней библиотеки (сериям, библиотечкам) или ее символическим фокусам, ядерным компонентам, «сверхкнигам» (редкому или старому изданию, миниатюрной книге и т. п.).
И наконец, в-четвертых, издания произведений художественной литературы – и это еще одна характеристика своеобразия, в сравнении с наукой, функций литературы в обществе и самого устройства литературной системы – имеют более долгую и развитую историю – это можно сказать об изданиях текстов того или иного периода в прошлом на настоящий момент во всей их совокупности. Создатели книги вместе с тем куда настойчивее, чем в области науки, включают значения «прошлого» и «иного» в образ издания. Можно напомнить и о фундаментальном значении для литературной культуры образов, отмеченных авторитетностью давнего и иного, эталонов устойчивости среди динамики – наиболее часто и разнотипно переиздаваемой классики, что по напряженности несравнимо со значением классических авторитетов в науке.