Литература как социальный институт: Сборник работ

Иное направление фолкнерианы последнего времени – расширение одновременной аудитории уже известных и апробированных текстов писателя. Его ведет издательство «Правда» (примерно в этом же русле действует Лениздат и ряд республиканских издательств – минское, кишиневское и др.). В последние десять лет оно взяло на себя миссию массового тиражирования текстов избранных произведений авторов, составляющих мировую и отечественную классику. Результат – библиотека в несколько сотен книг, распечатанная в количестве от 500 тысяч до 3–4 миллионов, самый большой, наряду с «макулатурной серией» этого же издательства, одновременный тираж в современном книгоиздании. Понимание авторитетности писателя здесь достаточно широкое: библиотечка включает имена, которым вряд ли привелось бы встретиться вне этих рамок (скажем, Шекспир и Данилевский). Однако исключаются как чисто историко-литературные мотивы отбора – влияние со стороны группы творцов и хранителей литературной памяти, так и давление чисто социальными силами со стороны ведомств или сановных современников. Поэтому здесь нет секретарской литературы, но нет и эзотерических раритетов – это, как правило, хорошие имена и вместе с тем добротный материал для чтения. Значение классики для широких масс сохраняется в типографском исполнении и оформлении текстов, которые, впрочем, далеки от любой последовательной программы. Чаще всего это газетных сортов бумага, целлофанированный переплет, соединяющий один из учебных образцов шрифта и орнамента с двух-трехцветной картинкой (стилизованным портретом автора или композицией «в стиле эпохи»). Его воспроизводящий значение любующегося взгляда глянец как бы скрадывает изображенное и написанное, «ослепляет» зрителя – своего рода недорогой эквивалент драгоценного (при, напомним, скверной бумаге, бледной черной графике внутритекстовых иллюстраций и совершенно средней – но не низкой – цене около двух рублей с колебаниями на полтинник в ту или другую сторону). Справочный аппарат не обязателен, хотя иногда и в небольшом объеме бывает (это книги для чтения всех, барьеры понимания здесь не отмечаются и не комментируются, время отмечается не внутри тома, а в ходе переиздания). Тексты, как правило, печатаются по другим изданиям (не всегда указывается каким), предисловие или послесловие (тоже не всегда присутствующее) зачастую переносится также из другого издания. Характерна здесь сама эта непоследовательность в соблюдении норм литературной культуры, своего рода небрежность: широта одновременной аудитории приобщения подразумевает кратковременность коммуникации, изъяны которой до известного предела при такой «скорости» не существенны. Обязателен же портрет автора: отпечатанный чаще всего с известного или дагеротипного образца, нередко с повторением полного имени писателя под ним вместе с датами жизни, он представляет эквивалент музейного портрета, с одной стороны, рассчитанного на неосведомленного зрителя, с другой – уподобляющегося официальному заключению, документирующему экспонат. Таких изданий Фолкнера три: «Особняк» 1982 г. и два издания в «Библиотеке зарубежной классики» (рассказы: «Медведь», «Осквернитель праха»), оба – 1982 и 1986 гг. – тем же тиражом в полмиллиона.

Если подытожить три десятилетия книжной судьбы Фолкнера по-русски, можно заметить, что срок общего признания в его случае – время между первой книгой и собранием сочинений – это возраст одного поколения, действующего в обществе и культуре. Такова временнáя глубина социальной системы литературы, и нужно в буквальном смысле «положить жизнь» на то, чтобы нововводимый культурный образец прошел ее от вершины до дна – от группы первоочередного прочтения до самого широкого круга еще только включающихся в письменную и литературную культуру читателей. К этому «шагу признания» и мере динамики литературной культуры стоит в данном случае прибавить еще полтора-два поколения жизни культуротворческих групп, благодаря усилиям которых писатель появился по-русски для читателей первой книги, отстоящей от дебютной книги самого писателя на тридцать лет. К моменту общего признания сложились, собственно, два русскоязычных Фолкнера со своей средой бытования: наиболее переиздаваемый в виде книг автор «Сарториса», «Медведя», «Особняка», с одной стороны, и журнальный автор «трудных» романов, дольше других книг ждавших своей русскоязычной публикации («Шум и ярость», «Авессалом!», «Святилище»), с другой. Собрание сочинений соединяет два эти образа, но воспроизводит их в масштабе более эзотерической группы ретрансляторов. Границы признания обоих типов отмечаются отсутствующими (пока?) формами изданий.