Поскольку представления о социальном порядке («обществе»), как и другие фундаментальные интегративные символы, структурирующие общекультурный консенсус социального бытия и взаимодействия, в максимальной степени защищены от рационализации общепринятыми оценками, то сам он носит характер «естественности», стало быть, не предполагает или не допускает ни временных смещений, ни альтернативного строя наряду с собой. Он «вечен», так как одновременно «разумен», безальтернативен и «природен». Лишь в определенном типе литературы, а именно: социально-критического плана, составляющем малую часть общего объема литературного производства, смысловые культурные основания, легитимирующие этот строй жизни общества, ставятся под сомнение. Основанием подобной проблематизации может быть либо обнаруживаемый в процессах рационализации и не регулируемый имманентными средствами ценностный конфликт, либо внешняя ценностная позиция, связанная с «инокультурным» или «иносоциальным» явлением. В таких случаях сам социальный порядок репрезентируется в литературном произведении как «иррациональный», «бесчеловечный», «жестокий», «противоестественный» и проч. В таких случаях инстанцией моральной оценки становятся альтернативные (по отношению к репрезентируемой действительности) внутритекстовые структуры или образования – «герой», «повествователь».
Исследователи, анализирующие идеологические или социологические импликации социально-критической литературы, связывают ее либо с резким социальным изменением (вызывающим индивидуальную, личностную девиацию или даже аномию и необходимость для индивида самостоятельно, субъективно определять основания собственных ориентаций в мире и критерии своего поведении), либо с социальной, групповой или классовой борьбой, ведущейся в данной сфере чисто идеологическими средствами, т. е. содержащей компоненты как дискредитации образа общества противника, так и утверждения, внесения собственных, «разумных» и «человеческих» образов мира. Разумеется, речь здесь идет не о прямой идеологической полемике (хотя и это имеет место в сравнительно редких случаях, например у Т. Манна, вполне осознанно выстроившего определенную идеологию культуры в «Докторе Фаустусе»), а о тематизации значимых составляющих определенных образов мира, идеологически связанных с социальным бытием конкретных групп.
Понятно, что наибольшую значимость литература этого рода имеет для той социальной группы, чье структурное положение в социокультурной системе определяется функциональной ролью имманентного производства альтернативных ценностных образцов, контроля и адаптации социального изменения. Ею будет специфическая группа интеллектуалов, гуманитарно образованной части «среднего класса» и интеллигенции.
Небольшая часть литературной продукции тематизирует непосредственно инструментальные проблемы контроля над властью, способами ее достижения или какими-то частными аспектами нормативной реализации авторитета. Подобные произведения охватываются формулой «политического романа» и нередко носят родственные детективу черты.
Основное внимание исследователей содержания проблематизируемых в литературе образцов уделяется все же определенным узлам социальной системы, социокультурным институтам – символам и компонентам первичных культурных общностей. Именно эти традиционные общности, ставшие в культуре основными механизмами интеграции, претерпевают наибольшие напряжения и сами формируются как средства снятия разломов традиционной системы воспроизводства общества. Сюда относятся, прежде всего, изображения семьи (как нормативной структуры предписанного сексуального и межпоколенческого взаимодействия) и символы первичных органических общностей и «естественной» идентичности – нации, деревни, почвы, детства и др.
Нормативное сексуальное поведение как предпосылка нормального воспроизводства социальной структуры является зоной максимального социального и культурного напряжения (а следовательно, и контроля) и выступает преимущественной темой искусства и литературы. Именно на этот аскриптивный порядок накладываются почти все иные анализируемые ценностные определения или проекции – собственно символы семьи (домашний очаг как сфера укрытости, нормальности, традиционности, интимности, устойчивости), отдельные составляющие семейной структуры (значения возрастных ролевых определений, их функциональные зависимости и содержательные наполнения в различных культурных и социальных контекстах). Выше уже говорилось о традиционных элементах социальной структуры, оторванных от своей укорененности в социальной системе, получивших самостоятельное существование в качестве ценностных радикалов и ставших доминантными культурными механизмами упорядочения социального изменения, культурного космоса (например, «молодежь» как агент и субкультура инновации и т. п.). Характерным в этих исследованиях является не только фиксация данных проблематизированных значений, но и анализ их устойчивых связей с определенными литературными формами.