Литература как социальный институт: Сборник работ

Практикуемые в настоящее время исследования чтения, как правило, ограничиваются лишь феноменологическим уровнем анализа: указанием количественных параметров чтения – распространенности, интенсивности, частоты контактов с источниками и т. п. Лишь в редких случаях исследователи ставят перед собой задачи морфологического анализа системы литературы: описания устойчивых структур социального взаимодействия по поводу литературных текстов и выявления ее элементов, ролей, групп, институтов и проч. Как правило, в поле внимания попадают отдельные элементы или аспекты этого взаимодействия: читатели определенного типа литературы, функции библиотеки, потребительский спрос на книги определенного рода и т. п. Такая ситуация объясняется прежде всего ведомственными задачами исследователей, не разделяющих четко аналитические и практические установки при изучении чтения в стране. Более того, собственно теоретические, познавательные цели всегда отступают перед «необходимостью повысить эффективность работы» того или иного учреждения культуры. Это понятно, поскольку тех, кто проводил такого рода исследования, в первую очередь озадачило отсутствие необходимой информации о чтении. Соответственно, и вели их педагоги и библиотекари, связанные профессиональным долгом просветительской и воспитательной работы в массах, а следовательно, весьма оценочно относившиеся и к самим литературным образцам (что отразилось на разработке проблемных сфер и концептуального языка), и к восприятию их читателем. Поэтому ничего удивительного не было в том, что язык описания включал прямые оценки, т. е. был непосредственно связан с задачей развития читательских вкусов, пропаганды книги, а стало быть, анализом восприятия и, соответственно, типов его, начиная от «полного» и «правильного» до «неполного» или «дефектного».

Такая нерасчлененность позиций изучавших чтение специалистов делала невозможным понимание целостной системы функционирования литературы в обществе, поскольку квалифицировала массовое читательское или нечитательское поведение как «неразвитое» в сравнении с нормами поведения группы, к которой принадлежали или с которой идентифицировали себя сами исследователи. Тем самым закрывались и возможные подступы к изучению этих явлений.

Напротив, уже морфологический анализ литературной системы предполагает как выявление роли чтения (литературы) в рамках всей социальной системы, так и исследование структуры самой литературной системы и ее канонов (литературной культуры). Практически до последнего времени не ставилась и задача функционального значения литературы различного типа – изучение способов фиксации и трансляции культурного содержания, представленного в литературных конструкциях самого разного типа.

Цель подобного функционального анализа – установить не только взаимосвязь определенного культурного содержания (ценности, проблематизируемой в литературном образце) и самого способа записи (фиксации образца), но и возможные трансформации этой взаимосвязи или ее виды, а также влияние этих модификаций на организацию социокультурного пространства общества.

В отличие от ставших уже привычными в исследованиях культуры подходов, ставящих целью определение объема и структуры «культурных потребностей» населения, мы хотим предложить в некотором смысле альтернативную схему анализа. Исходным положением при этом является понимание литературы как продукта деятельности специализированной профессиональной группы – продуцирование, с одной стороны, и тиражирование, с другой, – ценностно-нормативных образцов, воплощающих в себе специфическое опосредование альтернативных культурных или социальных норм и ценностей. Последние признаются существенными в «реальном» бытии, в определенном материале – литературных формах. Мы исходим из того, что не наличие универсальных, «родовых», эстетических, познавательных, гедонистических, эвадистских и т. п. потребностей удовлетворяется соответствующей литературой и вызывает ее, а наоборот, литература как совокупность весьма специфических аксиоматических форм, определяющих порядок и условия культурного и социального взаимодействия различных групп, может оказаться адекватным средством упорядочения действительности. Признанная другими группами ее эффективность выражается как «потребность». Исследователю, таким образом, остается описать лишь содержательные структуры и механизмы ценностной редукции, стоящей за этими формами.

В качестве базового социального процесса, теоретическая модель которого в наших построениях будет играть роль объясняющего основания (ею будет удостоверяться «эмпиричность» и вероятность исчисляемых детерминаций изменений или предполагаемой стабильности социальных систем), нами принимаются явления урбанизации[109], т. е. концентрации населения, интенсификации производства и потребления, услуг и развлечений, наслаждений и познавательной деятельности и т. п., вызывающие принципиальные изменения во всей социальной структуре общества.