Литература как жизнь. Том I

«Если писатель пишет о том, что хорошо знает…» – Хемингуэем установленная мера. Это знание – содержание сознания. Что знал Хемингуэй? Провинциальную жизнь, вырваться из которой его поколение готово было ценой смертельного риска. Восемнадцати лет записался в санитары, сразу же был контужен, оказался в госпитале, потом как журналист наблюдал одну войну за другой. «Въехал в Париж на танке с криком “Мы вас освободили!”» – это слышал я от людей в самом деле освобождавших Париж. Травму от войны Хемингуэй пережил, самой войны – нет. Говорил он о Стивене Крейне: «Его военные описания – игра в солдатики». Крейн не видел войны, но игра получилась талантливой. Стивенсон играл в пиратов, не нарушая ни правил, ни пределов игры. Если верить Марте Гельхорн, у Хемингуэя не хватило ума не нарушать пределов своего знания, и он стал выдавать игру – за реальность, позицию наблюдателя – за участие. «Я отвоевал три войны», – видел я среди бумаг копию его письма, а он и одной войны не отвоевал. «Он был под Каппоретто!» – восклицал Роман, сокровенный воин. И под Каппоретто, если иметь ввиду кровавую мясорубку, строго говоря, Хемингуэй не был, в начале службы его, контуженного, вывезли в госпиталь. Больше он войны не испытывал.

Основоположник литературы морских приключений, Даниель Дефо, которого даже в лодке на реке мутило, писал о море в пределах своего знания – бескрайний простор для предпринимательства. Герман Мелвилл, в молодости ходивший китобоем, написал две живые путевые книжки «Тайпи» и «Ому», но ему хотелось на морской основе создать книгу книг, и получился «Моби-Дик, или Кит», написанный не понятно кем и не известно для кого. Вроде бы писал китобой для желавших заняться добычей китового уса и жира. Но написано с избытком подробностей, слишком ветвисто и мудрено, а желавших заняться китовым промыслом среди читателей оказалось мало. В толстенном романе, по мнению Джозефа Конрада, в прошлом капитана, нет ни одной искренней строки – сплошная надуманность.

«Когда грохнула бомба, я ел сыр», – таков был фронтовой опыт Хемингуэя. Этой строкой из «Прощай, оружие» восхищалась моя мать, а Бахтин в таких строках видел острое чувство карнавализации. Литературщина или карнавализация, строка запоминающаяся, но какая угодно строка не текст, а набор строк – не роман. «Мистер Хемингвей» прекрасно написал о том, что узнал о войне: утрату всякого смысла великими словами доблесть и слава. Подобно Тому Сойеру, начитавшись приключенческих и рыцарских романов, решил проверить смысл ярких слов и ради этого с риском пошёл на войну. Было ненужно много воевать для того, что хотел он узнать, и ему повезло, сразу благодаря контузии узнал, и таковы пределы его знания.

В хрестоматии обычно включаются два коротких рассказа Хемингуэя «Там, где чисто, светло» и «Холмы вроде белых слонов». Как в капле, весь Хемингуэй. О чем это? О пустоте. «Мы способны лишь глазеть на витрины и пробовать разные напитки», – из рассказа «Холмы вроде белых слонов». Этих слов раньше я не замечал и не смог бы понять, пока не пожил в Америке: до тех пор не понимал я американскую самокритику. Но много ли об отсутствии можно написать? Вынутые из сейфа романы преданный ему издатель Скрибнер вынужден сокращать.

«В знак двадцатилетней дружбы».

Надпись на полном собрании рассказов Хемингуэя, выпущенном издательством «Сыновья Чарльза Скрибнера».

Чарльз Скибнер, с которым я увиделся в Принстоне, называемый «младшим», на самом деле был старшим и являлся главой издательства «Сыновья Чарльза Скрибнера», а его сын Чарли, именуемый Скрибнером 3-м, пригласил меня зайти – через ту дверь, которой пользовался Хемингуэй, входя в литературу.