Литература как жизнь. Том I

Конрад постиг современный мир у истоков. Но кому у нас ни пытался я сказать, что значит Конрад, не верили и даже слушать не хотели. Дмитрий Сергеевич Лихачев рекомендовал меня телевидению, я стал предлагать им сделать о Конраде передачу, говорил, что любая точка на земном шаре извлекает пользу и прибыль, если там побывал Конрад. У берегов Австралии поднимают со дна океана корабль, которым он командовал, а у нас он родился, крестился, у нас он был в ссылке, в нашей земле похоронена его мать… В ответ что-то промямлили и больше не звонили. Не боялись – подчинялись инерции. Тогда же встретился я с Юрием Ильенко. Однако кинооператор и режиссер, вспомнивший своих украинских предков, не проявил интереса к идее фильма о Конраде – поразительное безразличие к мирового значения писателю, связанному с Украиной. Васька, знавший Ильенко, мне разъяснил: «Юра – хохлацкий самостийник, а ты суешь ему поляка-эмигранта». Если бы не ставшие заведующими редакциями бывшие ученики моего отца, окончившие Полиграфический Институт, мне ни за что не удалось бы попасть с заявкой на книгу о Конраде в план Издательства «Наука»[293].

Вышедшую книгу преподнёс я Борису Слуцкому, благодаря которому меня приняли в Союз Писателей (он занимал пост зампредседателя Приемной Комиссии). «Старомодный писатель», – сказал Борис Абрамыч. У меня помутилось в глазах: Конрад суперсовременен! Куда ни посмотри – Конрад, современный мир – сплошной Конрад. Грэм Грин – подстрочное примечание к Джозефу Конраду, Габриель Гарсия Маркес – подражание Конраду. У Грина мастерски написанное примечание, но, по словам самого Грина, он, чтобы не остаться подражателем, прекратил читать Конрада, которым зачитывался профессионально. Какие книги нашел я на столике у кровати Фолкнера? Конрад! В квартире Лукача? Конрад! «Пусть бы поумирали все литературные знаменитости, а Конрад продолжал бы создавать свои плохие книги», – писал Хемингуэй. Ливис был прав: потеснитесь и пропустите вперед этого писателя! Трудно читать, – правда, но той же проницательности никто иной не проявил.

Капитан Коженевский, будущий Конрад, полтораста лет тому назад увидел то, что каждый из нас сейчас видит по телевидению, переключая каналы и перемещаясь с континента на континент. Капитан Коженевский обошел земной шар как бы разом, синхронно. За короткий срок он побывал во всех концах света и осознал: одновременно существующий мир это – разные миры, существующие в разных временах. Кругосветные мореплаватели и до него то же самое видели, но разные миры держались в отдалении друг от друга, а по мере экспансии Запада дикость и цивилизация, сближаясь, заражались пороками друг друга. Результат – цивилизованное варварство, по Конраду. «Жизнь более или менее нормальную, что называется цивилизованную, он представлял себе как узкую тропу, идущую по краю бездонной пропасти, – стоит сделать шаг в сторону, и пучина поглотит неосторожного», – так мировосприятие Конрада характеризовал знавший его Бертран Рассел. Были свои резоны у редактора, который отсоветовал славянину продолжать антизападную повесть, но, послушавшись совета, Конрад через год создал-таки «Аванпост прогресса». Вместе с рассказом Киплинга «Конец пути» – гвоздь в гроб Запада на много лет задолго до Шпенглера, Джойса, Т. С. Элиота и Луи Селина.

Конрадовский роман «Ностромо» – модель современной политики. Имя заглавного персонажа означает по-итальянски наш человек, любимец народа, национальный вождь. У нас на глазах, словно подражая Ностромо, на мировую арену один за другим выходят государственные деятели, и судьба их разыгрывается по сюжету конрадовского романа: начинают благими обещаниями и добрыми намерениями, затем обманывают ожидания в них поверивших и заканчивают политическую карьеру бесславно, подобно Ностромо нередко гибнут от пули.