Литература как жизнь. Том I

Медиш привез мне приглашение прочесть два курса, и я целый семестр, раз в неделю, с занятий и на занятия ходил по лужайке, где слушали ту миротворческую речь. Протянутая нам пальмовая ветвь у нас была замечена недостаточно, мне кажется. Возможно, потому, что отразила улучшение советско-американских отношений при Хрущеве, а над Хрущевым уже собирались тучи, от него стремились отделаться. Кроме того, слова Кеннеди не совпадали с его делами, по крайней мере, так это выглядело с нашей стороны, о чем со временем я прочитал в книге моего брата Андрея[303]. Кеннеди не притворялся, протягивая руку нам, однако ему нельзя было не дать подачки и внутренней оппозиции. В Америке речь сочли манифестом нового мышления, но когда осенью 1991 г. я ходил по лужайке, приоритет «нового мышления» уже был отдан Горбачеву. Узурпация политической инициативы погибшего президента-демократа устраивала консервативное руководство США, опекавшее Gorby. В отличие от паритета, который предлагал Кеннеди, горбачевское мышление вело к сдаче наших позиций.

Грянувшие в Москве события Августовского путча обсуждались американцами. Для телепрограммы новостей The Today Show меня попросили дать интервью. На том же канале, в очередь со мной, давал интервью Виталий Коротич. Лучше осведомленный, он не исключал, что путч и пленение Горбачева могли быть делом рук Горбачева. Ко мне первый же вопрос был, что я думаю о случившемся. «Попытка навести порядок», – мой ответ. «После вами сказанного вы собираетесь возвращаться домой?» – поинтересовался ведущий Брайант Гамбл (Brayant Gumble). Вопрос меня озадачил, в своем возвращении я не сомневался. Однако телекомментатор знал, чего я ещё не знал: сторонников путча собирались сажать в тюрьму вместе с путчистами. На другой день из Москвы раздались звонки нашим общим американским знакомым: правда ли, что я поддержал путч? Об одном из тех, кто звонил, я слышал: «Что угодно о нем можно сказать, но нельзя отрицать – ученый». В самом деле, не «темный» – просвещенный, знающий название всех вещей.

Ученые, готовые «донести на ближнего», считались порядочными людьми и антисталинистами. Звонили они за океан, чтобы узнать, гожусь ли я в обитатели Матросской Тишины. Антисталинисты действовали методами сталинизма, а я из опыта моих старших родственников знал, что такое иметь дело со сталинистами, и сам уже в пору перестройки видел советских писателей, прятавшихся в больнице от колллаборационистов. «Вы предали Родину!» – в телефонном разговоре через океан упрекнула меня редакторша ультрапатриотического издания. «Дмитрий Урнов оставил о себе недобрую память», – нашел на Интернете. Такая память обо мне в журнале «Вопросы литературы» сохранилась у сотрудников, посылавших в ЦК на меня доносы, а я, прийдя в журнал, не прогнал их, чего ожидали продвигавшие мою кандидатуру. «Руками противников проводить свою политику невозможно», – предупреждал меня опытный Кузнецов. Свидетельствую: испытал на себе чеховскую мысль о том, откуда берутся губители ближних своих, уверенные в том, что они – другие. Чувствовал ли я себя капитаном, покидающим тонущий корабль? Чувствовал, но чувствовал среди моих сотрудников и отношение к себе, какое они не высказывали, однако и не скрывали, а когда я не вернулся, высказали, хотя я старался сработаться с ними, своими литературными противниками, а в журнале печатал своих врагов.

Отступник

«Наконец-то видели мы Кремль… Уже сколько лет каждый день я говорил себе, что я должен туда поехать».

Из писем Генри Адамса.

Очутившись за бортом, я на первых порах пытался следовать примеру американцев, не имеющих постоянного служебного пристанища: подавал заявки на временные проекты. Отступничество Генри Адамса от демократической догмы – тема не могла заинтересовать американцев, у них написано об этом предостаточно на разные лады. «Охота вам заниматься этим реакционером и антисемитом?» – услышал я упрек букиниста. Этот букинист снабжал меня, за счет Хольцмана, книгами о Генри Адамсе и, кажется, успел прочесть уже начатое мной повествование: «”Жиды, одни жиды”,– думал Генри подъезжая к Варшаве». Решил я заинтересовать Институт Кеннана политической подоплекой поездки в нашу страну и подал заявку на проект «Генри Адамс и Россия». Собрание писем Генри Адамса подарил мне составитель сборника. Он же, автор трехтомной биографии, не задавался вопросом, зачем представитель американской элиты, задушевный друг сенатора и госсекретаря, ездил в нашу страну. Эту лакуну в биографии Генри Адамса надо заполнить!