Литература как жизнь. Том I

Эти слова, как только они появились, я разучивал в первом классе начальной школы Магнитогорска, куда во время войны был эвакуирован вместе с родителями. Тогда же моя будущая жена со всей своей семьей находилась на австрийской территории в нацистском трудовом лагере, слышать нового Гимна они не могли, вспоминали и пели советские песни. Сорок девять лет спустя мы с женой смотрели, как снижается над нашим Посольством советский флаг, обозначая распад нерушимого Союза.

Некоторое время мы кочевали почасовиками из университета в университет от Вашингтона до Чикаго. Русские американцы Д. Д. Григорьев и В. М. Медиш организовали мне курсы в American University и в Georgetown University, выступил я с лекцией и в Университете Чикаго, где профессорствовали партнеры по Двусторонней Советско-Американской Комиссии, Tom Mitchell и Robert Scholes. Спасительную поддержку оказал Константин Каллаур. Родом калужанин, Костя мальчишкой попал в Америку в годы Второй Мировой войны. Наши с Костей политические настроения не совпадали, но сын священника, верующий, он стал нашим добрым самаритянином, выручил. У него на Кафедре был я консультантом, а жена благодаря ему получила работу в Колледже Нассау. Её взяли на Кафедру английского языка и сразу «поставили на линию» – дорога к постоянной должности.

Благодаря поддержке соотечественников мы продолжили за океаном нашу домашнюю деятельность. Жена вела английскую грамматику и за семестр проверяла по шестьсот письменных работ студентов, которые всячески сопротивлялись попытке обучить их грамматике их же языка. Мне было поручено читать публичные лекции для Общественного просвещения, в сущности то же самое, чем я занимался в Обществе «Знание». Костя не разделял ни моих мнений, ни надежд на публикацию первого варианта моих мемуаров «Горбачев и последствия им содеянного», но помогал мне при моей компьютерной малограмотности оформлять текст и рассылать машинопись по издательствам. Он же «сосватал» меня прочитать публичную лекцию в соседнем Университете Адельфи, что и решило мою судьбу. После лекции ректор Университета дал мне профессорскую стипендию Фонда Джона М. Олина (John M. Olin Foundation). Ректор-консерватор получил грант от фонда, известного своим крайним консерватизмом, из этих средств он платил зарплату тем, кого и называли «Олин-профессорами».

Мое попадание в стипендиаты Олина изумило либеральных преподавателей. Меня спрашивали: «Почему вы приглянулись правым?» Что ж, у себя дома и я числился правым. «Боюсь, – возразил американец, – у нас с вами не совпадают представления, где право, а где лево». Однако у нас с ректором представления противоположные совпали, хотя бы отчасти. Ректор, профессиональный философ, был из тех консерваторов, что рассматривали упразднение нашего тоталитарного государства по-леонтьевски, как шаг ко всемирной стандартизации.

Мне требовалось получить от эмигрантской службы разрешение на работу, для этого тоже нужна была поддержка. В мою пользу из разных университетов сказала слово профессура, сотрудничавшая в проектах, которые я координировал. Нужны были и рекомендации зарубежные. Откликнулся из Франции хранитель Дома Тургенева Александр Яковлевич Звигульский, прислали необходимое письмо из Индии от Академии искусств. Сверх всего, ответработники из аппарата Двусторонней Комиссии с американской стороны позвонили, как я понял, куда следует, их поручительство означало, что я антиамериканской деятельностью не занимался, и разрешение было получено.

При выдаче соответствующего удостоверения разыгралась бюрократическая трагикомедия, очередной удар по мозгам, объяснивший, что важно и что неважно в системе американского делопроизводства. У меня в советском паспорте по нашим правилам стояло на французский манер OURNOV, а в Америке я уже всюду значился URNOV. Заполняя анкету, чтобы не возникло недоразумения, я поставил фамилию в двух написаниях: URNOV (OURNOV) и не узнал себя в двугорбом имени URNOVCOURNOV. Мои старания вознаградил компьютер, включая скобку, которую дигитальный механизм прочел как «С». Бросился опять к окошку: «Не моя фамилия! Что делать?» Отвечают: «Не имеет значения». Пробыл «Урновымкурновым» до получения «зеленой» карточки, которая оказалась розовой.