Литература как жизнь. Том I

Эта псевдомаксима признана всеми поколениями, будто мудрость некоего авторитета древности: Beauty is in the eye of the beholder. Принцип упрощенного релятивизма подхватили как лицензию на провозглашение и превознесение любой чепухи: кому уродство, а кому – красота! На самом же деле это – ироническая фраза из романа позапрошлого века, давно забытого и, подозреваю, никем уже не читанного, а если все-таки проверить, что же в романе сказано, то смысл получается другой. Сюжет таков: небогатому молодому человеку нужна богатая невеста. Две дамы, принимающие в нем участие, подыскали особу с деньгами, но, беда, непривлекательна. И тут одна из советниц изрекает с иронией, дескать, ничего: «Красота в глазах того, кто смотрит». Не красоту в уродстве увидит искатель выгоды, увидит, что ему нужно, а нужна ему не жена-красавица, нужны её большие деньги, какой ни была бы она уродиной – такова суть сказанного сообразительной советчицей. Иначе говоря, не относительность вкусов утверждает ставшая провербиальной фраза, а принцип прагматизма, если туманным термином прикрыть цинический практицизм. Пробовал я толковать об этом своим студентам, но вытащить их из умственной западни не удавалось. Пытаясь их переубедить, я ловил себя на невольном припоминании суждений Вильяма Джеймса, передо мной были молодые люди, которые, скорее всего, даже не слышали о нем, но воплощали им обозначенный принцип: истина есть то, что насустраивает[314]. Не устраивает, значит, неистинно. Студенты так и говорили: «Это – по мне» или «Нет, это не по мне» Мои поправки к их представлениям им не нравились, как «подпольному человеку» не нравилось дважды-два – четыре. Мои студенты не принимали ничего, что не удовлетворяло их своеволию. Они пожимали плечами: «Вы, профессор, так это понимаете, а мы понимаем по-своему».

Пытался я настаивать: «Мое мнение основано на сказанном в книге!». Но сверяться с книгой студенты и не собирались. Всё, что я слышал в ответ: «У вас мнение и у нас мнение». Говорю: «Мнение мнению рознь в меру осведомленности!» В мое сознание разница внедрилась с тех пор, как объяснял мне таблицу умножения прирожденный математик. Однако современную молодежь приучили к умственному равенству, о проверке мнений молодые люди слышать не хотели.

В ответ на мои поучения студенты доносили по начальству, что я настроен антиамерикански. Упреки студентов мне в антиамериканизме отличались от привычных для моего поколения отечественных обвинений в антисоветчине. У нас антисоветскими считались мнения политические, антиправительственные и антигосударственные. Но даже в годы холодной войны по мере моего международного представительства я не делал политических антиамериканских заявлений – такова была установка нашей стороны в Двусторонней комиссии. Студенты же мою критику их безалаберности и лени расширяли до оскорбления их страны. Некоторые прямо на занятиях говорили: «Вы поносите нашу страну!» Им я отвечал, что не страну поношу, а их самих, потому что они недостойны своей страны, не я антиамериканец, а они – не американцы: «Вы всего лишь американские граждане, понятия не имеющие, что такое американец!». А студенты и не спорили, делая свои выводы.

Пытался я возбудить у них интерес к литературе, воздействуя на их патриотические чувства неутешительной статистикой. «Знаете ли вы, какое место в мире ваша страна занимает по грамотности?» – ставил я перед ними вопрос, думая поразить их в самое сердце цифрой 49, однако пал жертвой собственного замысла, услыхав от них преспокойное предположение: «Что-нибудь, двухсотое». Свою безграмотность студенты сознавали и не стыдились, у них не было заносчивости наших всезнаек, это похвальное качество, но не было и стремления узнать, чего не знаешь. То была живая иллюстрация к труду Хофштадтера «Анти-интеллектуализм в американской среде»[315]. Всякие грамотеи, ученые умники столько раз надували простых американцев, что слушать их не следует, – таков тезис этой книги из длинного ряда сочинений, появившихся со времен Алексиса де Токвиля, объяснившего особенности американского сознания.

Хофштадтера я раньше не читал, когда же стал испытывать сопротивление студентов моим попыткам просветить их, то спросил Роберта Девлина: «Что же это такое?!» Роберт рекомендовал мне прочесть книгу об американской традиции анти-интеллектуализма, я прочитал и понял, что открываю Америку, которая давно саму себя открыла.

«Причина, по которой экономические предсказания оказываются зыбки и неопределенны, заключается в том, что экономика отличается от таких наук, как физика и математика».

Роберт Хейлбронер.