Лифшиц, как и его единомышленник Лукач (в книге «Разрушение разума», которую «лукачеанцы» упоминать не любят), искал корни модернизма в повороте буржуазии вспять и вправо (что было сформулировано ещё Белинским в статье о «Парижских тайнах» Эжена Сю, о которых писал Маркс). По мере того как новый класс старел, обретая власть, господствующее положение требовалось удерживать и защищать. Способ защиты – разворот на сто восемьдесят градусов. Разум значился на буржуазном знамени времен революционного подъёма, неразумие – с началом перерождения. Новый иррационализм, неомифотворчество, неопримитивизм – эти течения времен декаданса, упадка больших идей, служили обозначением поворота. Отныне дикость пропагандировалась взамен необходимости цивилизовать «примитивные культуры», поскольку примитивные культуры уже были так сказать цивилизованны – завоеваны. Культурная антропология переживала подъем, когда колониализм стал «изучать своеобразие» туземцев: «неверных» больше не надо обращать в истинную веру, их обратили – обобрали – уже достаточно.
Стэнли избегает определений, опасаясь связывать, например, «Американскую готику» с реакцией, как это делал Лифшиц и объяснял, почему, если взять «новую вещественность» (она же «американская готика» на картинах Гранта Вуда): возврат к тем корням, патриотизму и почвеничеству, что представляются засохшими и омертвевшими[119]. Такова, разъяснял Лифшиц, эстетическая рефлексия, иронически-издевательская: старый термин с приставкой «нео» означает не то, что изначально было определено тем же термином. Это не продолжение традиции, а перерождение. Художник-модернист изображает обратное тому, что он вроде бы изображает. Полотна Гранта Вуда – насмешка, иногда добродушная, чаще горькая, а иногда издевательская насмешка над своими моделями – простыми американцами: живописное разочарование в демократической догме.
Лифшиц описывал «обратное движение умов» и «святотатство служителей культа». В чем состояло святотатство? На взгляд французского автора Жюля Бенда, который ввел это наименование, измена заключалась в политизации литературы. С этим Лифшиц согласиться не мог. Литература не может и не должна сторониться политики. Но если Лифшиц (или сам Маркс) учел консервативную критику буржуазного прогресса, точно так же не отвергал он идею «святотатства», однако понимал святотатство как измену искусства
В работе о Вольтере Мих. Лифшиц рассматривал подход влиятельнейшего ума к описанию и оценке крупных государственных деятелей: «Так как великая личность воплощает фатальный ход истории, хотя и в лучших его чертах, образующих содержание прогресса сверху, она сама имеет роковой характер. Нельзя слишком присматриваться к ней, иначе в этой смеси хорошего и плохого мы увидим что-нибудь такое, что заслонит от нас объективное значение её деятельности. Отсюда обычное у Вольтера нежелание углубляться в частную жизнь государей, историю которых он пишет, например, Людовика Х1У или Петра I. Он видит свою задачу в том, чтобы нарисовать блестящие итоги их царствований, успехи национального сплочения, экономической жизни, искусства и просвещения, но хорошо понимает, что движущие силы, толкавшие этих монархов на их великие дела, были, возможно, не так идеальны. Резкая светотень в личном облике великого человека есть неизбежное следствие его положения как лучшего из породы узурпаторов в нашем мире, где прогресс чаще осуществляется непрогрессивными средствами, силой и расчетом, чем гуманностью». Актуально, не правда ли, на фоне возобновившихся споров о Сталине.
В той же работе рассматривается статья Пушкина о Вольтере, написанная поэтом, как считает Лифшиц, с оглядкой на самого себя, незадолго до «дуэли-самоубийства». Пушкин расплатился своей жизнью за миросозерцание, сложившееся у него с наступлением зрелости. «Гармоничная резиньяция», по словам Лифшица, обрекла поэта на одиночество среди современников, будь то враги или друзья. Пушкин оказался в изоляции без какой бы то ни было поддержки: легкая мишень для интриг и конфликтов[120].
«Спорить о вкусах и убеждениях, когда за ними стоят автоматически действующие пружины, занятие бесплодное».
Будут изучать наше время – не обойдутся без Лифшица. Его оппонентам, трём «п» – пустозвонству, пустоутробию и приспособленчеству – придется потесниться. Молодые умы начнут переоценку и сделано это будет со ссылкой на Мих. Лифшица. Они договорят за него, чего он никак, в силу условий, не мог сказать.